В запредельной синеве

Теперь он проходит под навесом, который смягчает яркий солнечный свет и дарит прохладу в невыносимую жару. В своем саду в Ливорно Бланка приказала посадить виноградные лозы, пальмы и кипарисы, чтобы они напоминали ей сад на Майорке. Часто по вечерам, когда Жакоб Моаше уходил, Жоао составлял сеньоре компанию, сидя вместе с ней в их тени. Он пребывал у нее на службе уже год и три месяца. Все это время он убеждался, что образ сеньоры, описанный Гарцем и точно совпадавший с дамой его мечты, мечты семинариста, который умерщвлял свою плоть, но в лихорадке просыпался с единственным желанием сделать ее своей, – этот образ постепенно меняется. Он все больше соответствует настоящей Бланке, переменчивой, непредсказуемой, как верно заметил Себастья Палоу. Хорошо ли он знает Бланку? Действительно ли между ней и Гарцем ничего не было? А как же самопожертвование царицы Эсфири, о котором упомянул кабальеро?.. Разве Дебора и Юдифь не любимые ее героини? Их имена без конца слетают с ее уст… Быть может, Гарц делил ложе с красивой и похотливой служанкой, которая соблазнила его с ведома Бланки? А может, сама Бланка выдала себя за служанку?.. Хотя он состоит секретарем при сеньоре уже год и три месяца, он ни разу не был допущен в ее покои. Однако он все же не теряет надежду, что в один прекрасный день Бланка сама призовет его к себе. Жоао узнал ее тайну – это произошло случайно в Антверпене, когда он поехал туда, чтобы отомстить Гарцу. Он знает, что Бланка Мария Грасия Беатриу, португалка, на которой женился торговец с Майорки Гильем Сампол, является одновременно дочерью и внучкой богатой еврейки, влюбившейся в своего первенца. Однако в глазах Жоао, такого же бастарда, это родовое пятно не унижает. Напротив, оно сближает Бланку с греческими богинями, которые так его всегда манили и которые иногда одаряли своей любовью кого-нибудь из счастливых смертных.

Кабальеро Себастья Палоу приказал закрыть все окна в доме, не желая слышать уличного гомона. К полудню шум и толчея только усилились. Никто не хочет пропустить такого события. Из деревень пришло множество крестьян со всеми домочадцами, чтобы занять первые ряды в толпе на тех улицах, где завтра должна будет проследовать процессия. Выйдя из ворот Черного Дома, она дойдет до самого монастыря Святого Доминика. Многие из пришедших в город собираются спать прямо на земле. Они захватили с собой одеяла, чтобы укрыться, и корзинки с провизией. Они надеются, что – как возвестили глашатаи – после священной церемонии будут раздавать хлеб и сушеный инжир тем, кто издалека пришел посмотреть, как Господь через святую инквизицию совершает отмщение проклятым евреям, которые убили Сына Божьего, а теперь разоряют добрых христиан. Однако часть крестьян предпочитает ночевать дома, но встать с петухами и потихоньку направиться в сторону Сьютат в повозках. А некоторые даже и не будут входить в город. Они отправятся прямо в Бельвер, ибо хотят увидеть не процессию, а саму казнь. Старики будут наставлять молодых, молодые – детей, дабы навсегда запомнилось им это зрелище, дабы они никогда о нем не забывали. Никогда.

Только представители дворянства, светских властей, инквизиторы и служащие святого суда имеют право присутствовать на церковной церемонии. Почетные граждане города и мастеровые, которые с таким усердием возводили помосты по бокам центрального нефа и обустраивали приделы, закрывая их жалюзи, дабы знатные дамы могли созерцать происходящее в свое удовольствие, смогут войти, только если останутся свободные места. Двое стражников, как ангелы-хранители у гробницы Христа, стоят у входа, чтобы пропустить внутрь тех, кто внушает им доверие, и оставить остальных на улице дожидаться, пока будет вершиться правосудие Господне.