Затем исчезла.
– Должно быть у Петрова гости, – подумал Антон Константинович.
Постучал в дверь.
– Войдите…
В синеватой волне табачного дыма, наполнявшего комнату, в красных возбуждённых лицах собеседников, в батарее бутылок, стоявшей на столе, – Антон сразу увидел нечто знакомое, близкое и понятное…
Пахло винным перегаром, селёдкой, грязным заношенным бельём, сваленным в кучу под кроватью.
– А, дружище! – радостно завопил Петров, узнав приятеля. – Каким это тебя ветром занесло? Знакомьтесь, чёрт вас побери! Впрочем, стой! Ты чего выпьешь, водки или пива?
– Да я, брат… – начал было отказываться Антон Константинович, но Петров, не слушая, схватил его за руку и подтащил к столу.
– Кубок Большого Орла пришельцу! Живо! – скомандовал он. – Вот так! Наливай с краями… А мы, дружище, вторые сутки пьянствуем. Загуляли и дело с концом. Возьми! Чего ты смотришь?
Антон нерешительно протянул руку к стакану.
– Хворал я недавно… Давно не пил. Пожалуй, вредно будет… Много ты налил, Василий.
– Ну, брат, со своим уставом в чужой монастырь не суйся! Наша богема рюмками не пьёт. Дуй из стакана.
Страстное желание выпить преодолело в Косоворотове голос рассудка. Он осторожно, чтобы не расплескать, взял дрожащей рукой наполненный доверху стакан.
– Ах, чёрт побери! – пробормотал он. – Вот не ожидал, что выпивку встречу.
Выпил три глотка, закашлялся и схватился рукой за грудь. Сразу порозовели щёки. На лбу появились капельки пота.
– Н-да, порция! Даже дух захватило!
Ткнул вилкой в огурец.
– Давно я не пил…
– Тем больше оснований напиться сейчас. Ну-с, а теперь, господа, совершите ритуал взаимного представления! Граждане, внимание! Сей муж – Антошка Косоворотов. Славный парень и выпить не дурак. Наш брат актёр!
Петров закончил эту краткую, но содержательную характеристику дружеским кивком головы и выразительным подмигиванием.
Обменялись рукопожатиями.
Косоворотов почему-то сразу остановился глазами на стройной, красиво сложенной фигуре одного из гостей.
Человек этот сидел к нему вполоборота и о чём-то оживлённо толковал с соседом.
– Сокоренко, – назвал он себя.
Пожал Косоворотову руку и сейчас же вернулся к прерванному разговору.
– Славное лицо и фигура оригинальная, типичная фигура, – подумал Косоворотов. – Настоящий украинец. Прекрасная модель для художника. Свитку бы ему червонную. Саблю с боку, да люльку в зубы – запорожец хоть куда.
Лицо было, действительно, типичное, своеобразно красивое. Резко очерченный профиль. Угрюмый сдвиг бровей. Целая копна волнистых тёмно-каштановых волос.
Красивые выразительные глаза, часто и неожиданно меняющие выражение: то хмурые, как осенняя непогожая ночь, то ласковые и ясные, как голубое небо.
– Граждане! – снова заорал Петров, – к чёрту словопрения. Выпьем, точно, по единой. А ну, кто в Бога верует! Не отставать. Сокоренко, ты какого там чёрта? Тяни горилку, бесова дытына!
– Зараз! Петь, ты мне скажи, что ты с того вычитываешь?
Собеседник Сокоренко уклончиво пожал плечами.
– Ну, это вопрос спорный. С этим ещё можно не согласиться.
– Да будет вам, черти! Идите водку пить.
Сокоренко поднялся и подошёл к столу. По его несколько затуманенному взору и медленным телодвижениям можно было безошибочно определить, что он уже неоднократно прикладывался к чарке.
Положим, и все присутствующие в комнате были порядочно пьяны.
Не составлял исключения и сам хозяин.
– Сокоренко, хлопец ты мой славный! А ну, заспивай нам трохи… Хвати украинский марш, или как ты его там называешь.
Сокоренко многозначительно покачал головою.
– А, это благодарный номер. Его петь надо. Ведь это же музыка!
– Ну, хватит! Тише, граждане.
Сокоренко откашлялся.
Красивым театральным жестом провёл по лбу.
Взялся за чарку и запел.
Глава XXIV
Вино, песни и… тоска
Голос у него был сильный и звучный, широкий по диапазону.
Видно было умение петь. Сказывалась привычка к сцене…
Бравурный номер как нельзя лучше подходил к голосовым средствам певца.
– Гей, ну те хлопци, славни молодци! Чого смутни, не весели…
Своеобразно красивый мотив, полный дикой запорожской удали и бесшабашного веселья, наэлектризовал слушателей.
Они столпились около стола и дружно хором подхватывали припев. Отбивали такт бутылками.
Сокоренко побледнел от волнения.
Вся его фигура дышала переживаемым чувством. Он весь отдавался песне.
И видно было, что этот полупьяный, помятый жизнью человек не замечает теперь ни своих слушателей, ни окружающей обстановки…
Видит своими грозно потемневшими глазами широкую привольную степь, уходящую вдаль…
Слышит свист ветра в придорожных тростниках…
…Крики орлиных стай.
– Долюшка наша, воля святая. Краше и доли не треба…
…Сокоренко замолк и залпом осушил чарку.
Все последовали этому примеру.
– Как он поёт! – удивлённо воскликнул Косоворотов. – Да он настоящий художник! Какое глубокое переживание… Давно я не слышал такого пения.
– Сокоренко у нас молодец, – с гордостью подтвердил Петров.
– Хоть сейчас в оперу!
– Да – важный голос…
– Милый человек, Андрюша, давай мы с тобой хватим по чарци!
Сокоренко не замедлил воспользоваться этим приглашением.