Валентин Фалин – уникальная фигура советской дипломатии

Но недаром говорится: береженого Бог бережет. Надежней оборудовать плацдарм на южном берегу Ла-Манша, прежде чем немецкие генералы наберутся духу и отрекутся от нацизма во всеуслышание, будут меньше печься о творце «тысячелетнего рейха» в канун судного дня. Физическое устранение Гитлера, это подтвердили события июля 1944 года, приобрело ключевое значение.

Немецким клиентам давали ясно понять, что политический диалог откладывается на потом, что Западный фронт должен быть распущен под сурдинку «фрондерства германского генералитета», переметнувшегося к «демократам». Москве пришлось бы принять как данность свершившийся факт.

Дальше таить шило в мешке становилось все сложнее. 24 мая 1944 года госдепартамент США передал посольству СССР в Вашингтоне памятную записку. Советскую сторону извещали, что «к американским представителям в Швейцарии обратились недавно два эмиссара одной германской группы с предложением свергнуть нацистский режим». Следовал перечень лиц, якобы имевших касательство к оппозиционной Гитлеру активности. С учетом московского адресата первым в списке значился Лейшнер – «лидер социалистов и бывший министр внутренних дел в Гессене». По

соображениям, о которых нетрудно догадаться, – самых ценных партнеров надо оберегать – неупомянутыми оказались Роммель, Клюге, Фромм и ряд других уже известных вам имен. Зато в группу попали Рундштедт, Гальдер, Цейтлер, которые держались в стороне от заговора.

Эмиссарам вкладывалось в уста: «Группа сможет оказать достаточно влияния на германскую армию для того, чтобы заставить генералов, командующих на Западе, прекратить сопротивление союзным высадкам, как только нацисты будут изгнаны. Условие, при котором эта группа соглашается действовать, выражалось в том, чтобы она имела дело непосредственно с Соединенным Королевством и Соединенными Штатами после свержения нацистского режима. Как прецедент для исключения СССР из всех переговоров она привела пример с Финляндией, которая, по их утверждениям, имела дело исключительно с Москвой».

Одиозность последней фразы была очевидна умельцам из госдепа и УСС. Поэтому заключительный аккорд записки звучал почти правоверно: представитель США (то есть А. Даллес) якобы отвел предложения, отводившие СССР роль статиста, и будто бы подтвердил, что требование безоговорочной капитуляции не отменяется.

Задача памятной записки от 24 мая состояла не в достоверном отображении фактов. Достаточно сравнить ее текст с документом «Попытки немецких генералов и гражданской оппозиции добиться сепаратного перемирия», доложенном К. Хэллу 20 или 21 мая 1944 года. Впрочем, и госсекретарь не удостоился узнать всю правду. Но если Хэлла настраивали на вероятность крупных осложнений с Советским Союзом, то Москву предупреждали – у западных держав в кармане запасной вариант подведения черты под их войной с Германией. И он, этот вариант, получит развитие, коль скоро СССР не научится «уважать» претензии англосаксов заказывать музыку при переустройстве миропорядка.

Накопление союзных сил в Нормандии, обустройство самого плацдарма и расширение его параметров происходило своим чередом. Темпы оттеснения противника не превышали в июне 0,5—1,5 км в сутки. Сказывался недостаток опыта управления в боевой обстановке соединениями большой численности и сложного состава, неслаженность в действиях американских и британских офицеров, нестыковка наземных, военно-морских и воздушных операций. Скверно работала тактическая разведка, что мешало разгадывать маневры противника. 10—15 июня начальники штабов США и Великобритании обсуждали возможность как закрепления позиций в полосе высадки, так и эвакуации войск, если в течение семи-восьми дней немцы нанесут весомый контрудар.

Удара не было. Немецкое командование явно чего-то выжидало. По официальной версии – не улеглись сомнения, что Нормандия, возможно, была разведкой боем, и следовало беречь силы для генерального сражения в другом районе. Достоверней представляется иное – Роммель и остальные заговорщики тоже настраивались на переворот в имперских верхах.

12 и 15 июля Даллес докладывал в Вашингтон о предстоявшем покушении на нацистского предводителя, словно о решенной задаче. Полковник Клаус граф Штауффенберг, благодаря личным качествам которого заговор против Гитлера обрел конкретность, взялся убить фюрера в одной из его резиденций. С третьего захода Штауффенберг произвел взрыв в «Волчьем логове», что в Восточной Пруссии. Погибло несколько офицеров, присутствовавших на совещании, а Гитлер отделался контузией и ссадинами на ногах.

Этот взрыв 20 июля должен был походить на выстрел стартера. Впереди – вроде бы братание союзных военных с солдатами вермахта и ключи от немецких городов или то, что от них осталось после ковровых бомбардировок. И приз в виде Центрально– и Восточноевропейских стран – неплохой строительный материал, по мнению Черчилля, для возведения обновленного санитарного кордона против русских. Пьянящая перспектива, и вдруг наваждение сгинуло.