Валентин Фалин – уникальная фигура советской дипломатии

Странно, как и почему многоопытный А.А. Громыко и его коллеги в политбюро не осознали опасностей, вполне явственно вырисовывавшихся на горизонте уже в конце президентства Форда и после избрания Картера? Из Бонна Центр получал сигналы, что США завлекают СССР в омут еще более разорительной гонки вооружений. Старт новому витку был дан именно при Картере, а не, как обычно считается, с вступлением в Белый дом Р. Рейгана. Информация аналогичного плана поступала от других наших посольств, от разведки, от честных людей из-за рубежа, болевших за разрядку и здравый смысл в политике. Из нашего посольства посылались депеши, рекомендовавшие прислушаться к выкладкам министра обороны ФРГ Г. Лебера, не оставлять без конструктивного внимания предостережения канцлера Г. Шмидта. Мы вносили предложения по реструктуризации военной организации Варшавского договора, которая, по нашей оценке, выбивала бы почву у любимого натовского тезиса об «асимметриях» в соотношении сил на Европейском континенте. Все впустую.

Визит Л.И. Брежнева в ФРГ в 1978 году. Я готовился к нему с большим напряжением и нетерпением. Генеральный секретарь пребывал не в лучшей форме. Болезни преследовали его и физически, и ментально. Он терял контроль за развитием страны и ее внешней политикой. Чрезмерно централизованная система в очередной раз забуксовала. Уже по одной этой причине визит не мог стать повторением первого.

Назревал искусственно раздувавшийся НАТО кризис вокруг носителей средней дальности. Сделал все от меня зависящее, чтобы в результате обмена мнениями Брежнева с канцлером Шмидтом нашелся консенсус по оружию так называемой «серой зоны». Это могло бы, как мне представлялось, сдвинуть советского министра иностранных дел с его нелепой, тупиковой позиции – вот когда у Запада появятся ракеты, эквивалентные нашим «Пионерам» (СС-20), тогда и будем разговор говорить. Прорыв по оружию средней дальности с лихвой окупил бы приезд генсекретаря в ФРГ. Увы, конверсия мышления – дело куда коварнее конверсии в области вооружений.

Символическое назначение – продемонстрировать поступательное движение в советско-западногерманских отношениях, готовность углублять экономические связи, декларативную схожесть подходов к международной безопасности – визит, разумеется, выполнил. Это не меняло сути. Для Бонна восточная политика теряла самодовлеющее значение. Москва, в свою очередь, взирала на ФРГ как на младшего партнера Соединенных Штатов и потому имевшего прикладное значение.

По прилете в Бонн Л.И. Брежнев без лишних напоминаний сказал, что, как и обещал, он отзывает меня «на работу в Центр». Поручение Громыко дано. Месяц, другой минул, тягомотине не видно конца. Через А.М. Александрова извещаю генерального секретаря, что где-то кто-то стопорит движение. Последовал довольно внушительный окрик министру. И сразу Громыко приглашает меня в Москву «для обсуждения вопроса о моей дальнейшей деятельности». Слава богу, черта подведена, остается отрегулировать «мелочи».

Первым рейсом «Аэрофлота» отправляюсь в Москву. Друзья рекомендуют – прежде чем я попаду на прием к Громыко, посетить К.У. Черненко. И «для моего личного сведения» они добавляют: Л.И. Брежнев собирался ввести меня в круг своих помощников. Однако Громыко, поддержанный Андроповым, смутил его простецким с виду доводом: «У нас, как и за рубежом, появится пища для спекуляций – почему все ближайшие советники генерального немецкой выучки».

Черненко передал приветы Леонида Ильича и обратился к сути. Он сообщил, что министр намерен предложить мне должность своего заместителя и Брежнев оставляет за мной выбор, быть по сему или предпочесть другие модели. Не мешкая, подтверждаю, что с МИДом я порываю и в идеале предпочел бы науку. Эта моя позиция, заметил Константин Устинович, не будет новостью для генсека. Наука подождет, а тебя, продолжал он, уже несколько месяцев дожидается вакантное кресло генерального директора ТАСС или должность заместителя заведующего отделом международной информации ЦК КПСС. Интересуюсь, к чему склоняется Брежнев? Черненко называет оптимальным вариант работы в аппарате ЦК. Предлагаю внять совету генсекретаря.

Таким образом, я расстался с дипломатией. Успешно пережил пару рецидивов, когда меня хотели вернуть на посольскую стезю. В Риме скоропостижно скончался наш посол В.И. Оберемко. В список кандидатов на замену кто-то вписал мою фамилию. Брежнев самолично пресек этот маневр. В 1981 году, несмотря на мои категорические возражения, А.А. Громыко провел-таки через политбюро решение о командировании меня послом в Японию. Расстроил интригу опять же Брежнев. Он звонит мне по телефону: «Передо мной бумага о твоем назначении послом в Токио. Как ты к этому относишься?» Отвечаю: «Я был и остаюсь против сего внешне почетного предложения». «Странно, – говорит Леонид Ильич, – а Громыко утверждал, что с тобой согласовано. Подписывать проект не буду».