Валентин Фалин – уникальная фигура советской дипломатии

Спорое начало – дела половина, гласит русская мудрость. Л.И. Брежнев сформулировал мои полномочия сверхлаконично: «Ты знаешь советские интересы, и мы ждем от тебя добротного соглашения». А.А. Громыко был скуп в выдаче инструкций, нацеленных на развязывание узлов, но изрядно оснащал меня по части оговорок. Вместе с А.М. Александровым, помощником генсекретаря, и В.И. Кеворковым, политсоветником Ю.В. Андропова, усовершенствовали механизм, уже опробованный на эффективность в переговорах по Московскому договору, механизм упреждения и нейтрализации громыкинских «нет». Л.И. Брежнев и председатель КГБ ставились мною в известность о происходившем прежде, чем министр размечал им – с соответствующими присказками – мои телеграммы.

Сколько раз с января по март 1971 года мы сходились с Э. Баром в Западном Берлине, точно не упомню. Дискуссии напоминали кросс по пересеченной местности. Но все-таки к весне мы продвинулись достаточно далеко, и, не обговаривая этого с кем-либо в Москве, я предложил моему партнеру посвятить американцев в факт нашей с Э. Баром ворожбы. Вашингтон живо откликнулся на приглашение включиться в диалог. Роль третьего нелишнего была поручена послу США Кеннету Рашу.

Первая проба партитуры теперь уже трио состоялась во все том же доме федерального уполномоченного в Западном Берлине. Судя по его поведению и задававшимся вопросам, Раш выполнял поручение протестировать солидность намерений сторон и их способность оснаститься здравым смыслом. Смею думать, что мы с Баром американского посла не разочаровали. Во всяком случае, он не счел нужным скрывать готовность придать обмену мнениями должный темп. Пожимая на прощание руку, Раш сказал: «Как прибудете в Бонн, дайте, пожалуйста, знать, не ожидая приема президентом ФРГ ваших верительных грамот».

Понятно, что реальная значимость любых согласований с ФРГ и США могла определяться лишь их претворением на практике. Без сотрудничества с ГДР тут не обойтись. Докладываю мои соображения Л.И. Брежневу и А.А. Громыко. Оба согласны и даже находят, что мы подзапоздали с объяснением на сей счет с В. Ульбрихтом. Инициатива наказуема.

Генеральный секретарь поручает послу П.А. Абрасимову связаться с В. Ульбрихтом и выяснить, когда он сможет принять для беседы с глазу на глаз уже не заведующего 3-м Европейским отделом и еще не посла СССР в ФРГ. Пару часов спустя известие – первый секретарь ЦК СЕПГ называет в качестве возможных дат встречи следующее утро или послеобеденное время день спустя. Громыко решает за меня: чем раньше, тем лучше. Мне же ставится задача – убедить друзей в правильности нашего выбора. Если понадобится провести несколько бесед, не беда. Задержитесь в Берлине так долго, как потребуют обстоятельства, гласит наказ.

Вальтер Ульбрихт не совсем здоров и принимает меня в загородной резиденции в Вандлице. Он выражает пожелание, чтобы в беседе принял участие Вилли Штоф. По моему разумению, это даже к лучшему. С В. Штофом мы были знакомы с 1950 года и неплохо ладили.

Без протокольных витийств берем быка за рога. Ульбрихт не преминул показать, что он в курсе моих визитов в Западный Берлин и знает о факте свиданий с Баром. Тем проще и мне изложить суть дела. Дискуссия затянулась не на один час. В. Штоф показал себя мастером в шлифовании полезных, с точки зрения ГДР, граней. В. Ульбрихт подводит итог: «Передайте товарищу Брежневу, что мы одобрительно восприняли информацию о встречах вашего представителя с Баром. Ожидаем, что советская сторона будет держать нас в курсе дальнейших событий».

Итак, 3 мая 1971 года на перекладных чрез Брюссель я прибыл в столицу ФРГ. Как-то мне довелось констатировать – боннское мое бытие изначально завертелось против часовой стрелки. Редко удавалось сдавать ключи от служебного кабинета раньше полуночи. Шифровальщики – им доставалось больше остальных – роптали: этот посол загонит себя и других до смерти. Но альтернатива отсутствовала.

На второй или третий день по прилете в Бонн видимся с Э. Баром. Решаем немедленно продолжить наши бдения, касающиеся Берлина. Если посол США примкнет к нам, будем это приветствовать. Местом сбора выбираем резиденцию посла СССР – виллу Хенцен. Она расположена вне города. Рядом нет соседей.

Созваниваюсь с приемной К. Раша. Посол приглашает встретиться в здании американской миссии, что необычно. Ведь его коллега еще не стал полноправным членом дипкорпуса. Из разговора с Рашем выношу впечатление, что Вашингтон смущает деликатность тройственной модели. Лично Раша беспокоит вариант виллы Хенцен – не будут ли помещения, где предстоит раскрывать скобки, напичканы микрофонами и скрытыми камерами.