Валентин Фалин – уникальная фигура советской дипломатии

И нередко возникала парадоксальная ситуация – с немцами бывало проще находить общий язык, чем с советскими бюрократами и надутыми прилипалами. Последнее срубало коэффициент полезного действия до показателей парового котла. Под гору покатились взаимоотношения с Громыко. Не мог Андрей Андреевич смириться с тем, что у посла установился тесный личный контакт с генеральным секретарем. Его особенно досадовало, когда в арсенале у советского лидера появлялись аргументы боннского происхождения, которые расходились с мнением министра. Не был главный дипломат в восторге и от моих неформальных выходов на А.Н. Косыгина. В октябре 1978 года при назначении нового посла в Бонн он предупредил В.С. Семенова: «Надеюсь, вы усвоите лучше, чем ваш предшественник, что у посла может быть только один-единственный начальник».

Меня же брали в шоры на изощренный манер. К примеру, информация об отношениях Москвы со странами Варшавского договора, с западными державами и пр. поступала в гомеопатических дозах, если ею удостаивали нас вообще. А что посол в ФРГ без информации о ГДР, о переговорах по контролю над вооружениями, без сведений о том, что говорилось на встречах в Москве с послом ФРГ и другими западногерманскими представителями? Пустое место. Приходилось с помощью друзей выкручиваться.

На подходе был визит Л.И. Брежнева в Федеративную Республику. Решаю для себя: запрыгну выше головы, чтобы все свершилось по высшему разряду и обе стороны прочувствовали, какие весомые плоды приносит их нациям поворот государственного руля на румб добрососедства и партнерства. И коли так станется, под занавес подам А.А. Громыко прошение о моей отставке.

Конечно, в разговоре с министром, состоявшемся ясным майским утром 1973 года на веранде дома приемов в Петерсберге, я не цитировал А.С. Грибоедова: «Служить бы рад – прислуживаться тошно». Мои доводы выглядели подчеркнуто сухо и деловито: поручение, что мне давалось при назначении в послы, выполнено; визит Л.И. Брежнева упрочил основы сотрудничества между СССР и ФРГ; на этой конструктивной волне я хотел бы расстаться с дипломатией и испытать свои силы на научном поприще.

Вас, возможно, заинтересует реакция А.А. Громыко. «Я вас совершенно не понимаю, – сказал министр. – Советско-германские отношения на подъеме. Самый трудный этап позади. Вам и карты в руки, чтобы так шло и впредь». Выслушав подтверждение моей просьбы об отставке, заключил: «Раз вы настаиваете, будем рассматривать».

Вот так на Руси крутятся жернова. «Рассматривали» аж до лета 1978 года, хотя ежегодно каждый божий май я напоминал о моем неизменном стремлении переменить род занятий. В 1976 году, воспользовавшись очень приветливым настроением Л.И. Брежнева, поднял эту тему в разговоре с ним. Как раз в ту пору директор Эрмитажа Б.Б. Пиотровский предложил мне стать его преемником. Славный ученый, удивительно чуткий человек, он брался похлопотать за эту рокировку перед генсекретарем. Леонид Ильич ответствовал разоружающе просто: «Впервые ты просишь меня о чем-то. Знаю, не сладко тебе приходится с Андреем (Громыко). Давай условимся о следующем: проведем вместе еще один мой визит в Западную Германию, а затем, твердо обещаю, заберу тебя из Бонна. Но знай заранее, в Эрмитаж или в науку тебя не отпущу. Молод еще отправляться на покой».

Много воды в Рейне утекло с 1973 года. И светлой, и мутной. Вилли Брандт оставил пост канцлера. Его заменил Гельмут Шмидт. Сменился президент Густав Хайнеманн, уступив кресло Вальтеру Шеелю. Пост министра иностранных дел достался Гансу Дитриху Геншеру. Слагаемые прежние, но с их перестановкой смещались акценты, проступали иные подходы, поплыли позиции. Куда? Холодная война близилась к решающей фазе. Вашингтонский клич – противника надо дожимать – не проходил бесследно для Бонна.

Советская политика делала ставку на разрядку, баланс интересов сторон, переход к «принципу достаточности» в условиях равной безопасности. Между тем для блока НАТО и в первую очередь для Соединенных Штатов, как цинично, но точно прокомментировал Г. Киссинджер, соглашения Запад—Восток являлись не краеугольными камнями более стабильного, лучше в человеческом смысле устроенного здания цивилизации, не стратегическим выбором, а всего лишь, повторюсь, способом переиграть Москву, подрывая, где и как удастся, ее внешние и внутренние позиции.

Давайте послушаем президента Р. Никсона, уже обретшего приставку «экс» и сбросившего условности: «В последние 40 лет верхушка Америки (по уровню образования, денег, власти) утратила чутье, куда движется мир. Она увлеклась всеми интеллектуальными странностями, какие только попадали в ее поле зрения. Разоружение и пацифизм на подъеме, и это могло бы оказать губительное воздействие на судьбу Запада. И если стратеги в нашем обществе и те, кто оказывает на них влияние, утратят волю к руководству (миром), тогда весьма возможно, что большинство в Америке не сможет пресечь сползание к катастрофе».