Валентина

Приступая к повествованию о самом трагическим периоде моей жизни – начале войны и временной оккупации немецкими захватчиками наших родных мест, – еще раз акцентирую внимание на том, что мне было очень важно показать события и участвующих в них людей такими, какими запечатлела их моя память. Хотелось бы, чтобы читатель мог взглянуть на войну и послевоенное время глазами двенадцати-шестнадцатилетней девочки, которой я тогда была.

Утро, 22 июня 1941 года, воскресенье. Я уже проснулась, однако выбираться из постели не тороплюсь, жду, когда зашевелятся взрослые, предвкушаю очередную поездку на велосипеде с дядей Тарасом. В городе поездки ограничены тротуаром, а здесь – раздолье! Дядя ведет велосипед, а я сижу на раме или на багажнике, крепко вцепившись то ли в руль, то ли в него (к великому сожалению, второго велосипеда нет, хотя я обучена езде на нем). Следует крепко держаться, так как дядя любит быструю езду и устраивает всевозможные сюрпризы на глазах у обеспокоенной тети.

Наконец все собрались за столом, завтракаем. Дядя включает радиоточку, раздается громкий, торжественно-тревожный голос диктора Левитана, произносящий зловещие слова: «Войска гитлеровской Германии без предупреждения пересекли нашу границу – началась война». И мое веселое настроение вмиг улетучивается, можно сказать, на целых четыре с лишним года. К этому времени фашистская авиация успела начать бомбежки нескольких городов и война уже более пяти часов шла на нашей земле. Я в полном смятении: как же так, ведь все считали, что если война и начнется, то враг будет разбит на его же территории – об этом говорил даже военрук в школе. Ох, девочка, тебе еще не раз предстоит удивляться многому, в частности готовности Красной Армии противостоять внезапному, молниеносному вторжению гитлеровских оккупантов в наш город.

Мы решаем немедленно отправиться на железнодорожную станцию и первым же поездом вернуться домой, в Днепропетровск. Уехать оказалось не так просто, в одночасье все вокруг неузнаваемо изменилось. На вокзале невообразимая суматоха, неразбериха. Толпы обезумевших от страха и неизвестности людей кидаются то в одну, то в другую сторону в надежде заполучить хоть какую-то полезную информацию, но все тщетно. В кассах, естественно, никаких билетов нет, все они давно раскуплены, теперь каждый устраивается сам по себе, по принципу «спасайся, кто как может». Наконец появляется наш поезд. О проверке билетов не может быть и речи, поэтому наличие или отсутствие их у пассажиров в расчет не принимается. Проводники пытаются запихнуть в вагон как можно больше народа, так как на сегодня это единственный и последний уходящий в нашем направлении поезд – что будет завтра, ни одна живая душа не ведает, возможно, это вообще последний поезд, которому суждено по мосту пересечь Днепр.

Люди в полном неведении, нет никакой информации, кроме разговоров о том, что немцы бомбят Днепропетровск. А там ведь мост через Днепр! Решаем во что бы то не стало погрузиться, и нам удается протолкнуться в переполненный вагон медленно двигающегося состава. В такой чрезвычайно стрессовой ситуации дядя и тетя проявляли удивительное спокойствие и благоразумие, они не поддавались общей панике, что и на меня действовало умиротворяюще. Чуть позже в различных, казалось бы, безвыходных ситуациях такой же мой настрой часто спасал не только мою жизнь, но и жизнь близких. В будущем мне еще предстоит побывать в этих местах, став очевидцем агонии отступления гитлеровцев и победоносного шествия наших прославленных Т-34 по улицам с. Кулебовки. Но до этого надо пережить долгие четыре с лишним года, полные потерь человеческих жизней, лишений, страхов и ужасов.

Возвращение домой было малорадостным – угрюмые, тревожные, растерянные лица. Мама на нервной почве потеряла возможность самостоятельно двигаться и оказалась прикованной к постели. Началась эвакуация многих учреждений города, в том числе Фармацевтического института, в котором работал папа. Руководство института (директор Волынская Мария Борисовна) поручило папе подготовить оборудование к эвакуации, а затем сопровождать эшелон до Ташкента. Начали собираться и сотрудники института, в том числе наша семья. Количество вещей, которые разрешалось взять с собой, было строго ограничено. Помню, весь багаж уместился в один большой кожаный чемодан и какие-то узелки, все было готово к отъезду… Но покинуть город нам не удалось.

Директриса, узнав о состоянии мамы, отказала моему отцу в эвакуации семьи, мотивируя свое решение тем, что его жене понадобится лежачее место. Никакие папины попытки переубедить начальство ни к чему не привели – несмотря на то что в семье был малолетний ребенок. Папа был возмущен до предела: эта женщина, отказавшая ему в эвакуации семьи, на глазах у изумленной публики грузила в отдельный вагон весь свой домашний скарб вплоть до вазонов с фикусами. Как стало потом известно, такие безобразия в то лихое время творились не только в этом институте.