Собратья-символисты были в восторге от книги. Вяч. Иванов в письме из Женевы 1/14 ноября назвал ее «художественным подвигом», написал «импрессионистскую рецензию» для альманаха «Гриф» (не вышла), а два дня спустя переложил ее в стихи — в виде послания Брюсову «Твой правый стих, твой стих победный…»{57}
. «Прочел ее с радостью осуществляющейся надежды, — писал автору 9 ноября Сологуб. — Как все это хорошо, — и как все верно началу, тому, что было несколько лет перед этим, — и какое великолепное развитие! В той радости, с которою я Вас читаю, есть нечто эгоистичное — потому что с Ваших первых книжек я ждал от Вас многого — и дождаться приятно»{58}. «Весь под очарованием Вашей поэзии», — откликнулся 24 ноября Бакст{59}. В те же дни Белый в письмах Метнеру и Блоку назвал Брюсова «единственным современным поэтом, держащим в руках судьбы будущей русской поэзии» и поставил его в один ряд с классиками{60}. Метнер не разделял восторгов по поводу стихов «декадентского папы»: «Все это очень складно, тонко, умно, даже глубоко, но не захватывает меня. Полное отсутствие музыкальности, внутреннего ритмического живого цельного движения»{61}. Напротив, Блок был в восторге. «Книга совсем тянет, жалит, ласкает, обвивает. Внешность, содержание — ряд небывалых откровений, прозрений почти гениальных», — отвечал он 20 ноября Белому{62}.«Брюсов теперь первый в России поэт. […] Старого декадентства нет и следа. Есть преемничество от Пушкина — и по прямой линии», — писал Блок 23 февраля 1904 года Александру Гиппиусу, развив эти мысли в двух рецензиях на книгу{63}
. Речь шла не столько о формальном сходстве, сколько о месте Брюсова в русской поэзии. «Обнаруживается его кровная связь с Пушкиным: начало XIX века подает руку началу ХХ, — провозгласил Белый в программной статье „Апокалипсис в русской поэзии“ (1905. № 4). — Благодаря Брюсову мы умеем теперь смотреть на пушкинскую поэзию сквозь призму тютчевских глубин. Эта новая точка зрения открывает множество перспектив. Замыкается цикл развития пушкинской школы, открывается провиденциальность русской поэзии»{64}. Сергей Соловьев, которому Блок в те же дни писал: «Я совершенно не могу надеяться вырасти до Брюсова»{65}, — восторженно восклицал в стихах: «Ты, Валерий, Пушкина лиру поднял…»Блок и Белый не могли не заметить в книге стихотворения «Младшим», адресованного как раз им — новому, «мистическому» поколению символистов{66}
. Получив в начале ноября 1904 года «Стихи о Прекрасной Даме» с дарственной надписью, звучавшей, как стихи:Брюсов отвечал Блоку: «Не возлагайте на меня бремени, которое подъять я не в силах. Принимаю разве только первую строчку. Дайте мне быть только слагателем стихов, только художником в узком смысле слова — все большее довершите Вы, молодые, младшие»{67}
. Это не поза. Это — позиция, определившая дальнейшее развитие русского символизма.Глава девятая
«Весы»
Роль Брюсова в истории журнала «Весы» хорошо изучена{1}
. Но какую роль сыграли «Весы» в его жизни?В июле 1903 года он писал Гиппиус, критикуя низкий художественный уровень «Нового пути»: «Лучше издавать журнал в 4 листа ежемесячно для 200 человек, чем в 15 листов для 20 000». У него уже сложилась концепция журнала нового для России типа — литературно-критического и библиографического, не только без «вопросов социологических и политико-экономических», но даже без стихов и беллетристики. За образец брались европейские литературные обозрения — как модернистские «Mercure de France» и «Das litterarische Echo», так и традиционный «The Athenaeum». Брюсов убедил Полякова финансировать проект, несмотря на его заведомую убыточность: «У „Нового пути“, — писал он издателю 22 января 1903 года, — подписчиков 1217. […] Сколько раз мы уговаривали Вас издавать журнал. Эти 1217 были бы наши!»{2}
. Впрочем, характер задуманного издания делал его не конкурентом, но соратником «Нового пути» и «Мира искусства». Философов приветствовал «Весы» — «предназначенные для любителей литературной роскоши и изысканности» — как «верного союзника в борьбе с варварами, с хулиганами», ибо настало «время великого гнева, время крестовых походов»{3}.