Валерий Брюсов. Будь мрамором

Третьего июля 1903 года Поляков подал прошение о разрешении издания «Весов» и 4 ноября получил его. В печати появились первые анонсы. Название выбрали в пару к «Скорпиону». В качестве фронтисписа взяли соответствующую зодиакальную миниатюру из «Часослова» герцога де Берри XIV века, дав необходимое пояснение, которого, впрочем, не заметил никто из газетчиков, изощрявшихся насчет «нового ублюдка декадентской музы»^{4}. На предложение Брюсова о сотрудничестве охотно откликнулся Бакст, оформивший первые три номера: «Название интересно и будит художественное воображение рисовальщика»^{5}. Феофилактов сделал бланк с реквизитами обоих изданий, на русском и французском языках: «издательство и журнал имели большой набор стильной почтовой бумаги разных форматов, с перфорацией и без нее, конвертов, открыток с этой маркой»^{6}.

Первоначальное ядро журнала составили — в алфавитном порядке — Балтрушайтис, Бальмонт, Белый, Брюсов, Поляков и Семенов, однако их вклад в общую копилку оказался не одинаков. Балтрушайтис в работе почти не участвовал. Бальмонт был готов много писать, но интересовался только своими рукописями и гонорарами. Белый претендовал на роль идеолога, но не годился для регулярной работы и питал слабость к «грифам». Семенов, единственный, кто имел опыт самостоятельной журнальной работы (марксистское «Новое слово» в 1897 году), видел в «Весах» прежде всего подспорье для «Скорпиона», ссылаясь на пример журнала «Das litterarische Echo» и издательства «Fontane» в Германии. Его уговоры повлияли на решение Полякова выпускать журнал, хотя преувеличивать роль Семенова не стоит. Уехав за границу, он немало сделал для привлечения иностранных сотрудников, присылал списки зарубежных книжных новинок, давал советы, но реального влияния не имел. Официальный редактор Поляков ограничился финансовой стороной и — на пару с Феофилактовым — оформлением журнала, хотя периодически пытался напомнить, кто в доме хозяин.

Главной «рабочей лошадью» стал Брюсов. «Естественно было, чтобы в „Весах“ всем распоряжался я. Но это устроилось не сразу. С. А. (Поляков. — В. М.) в первое время выказывал притязания на фактическое редакторство. Впрочем, он желал бы, чтобы все делал я, но под его руководством. Разумеется, я не мог согласиться на это. Мне было бы легко обманом, хитростью везде проводить свои решения. Но мне не хотелось хитрить. При выходе первого № у нас было несколько столкновений, и я решительно подумывал бросить все дело. Понемногу все обошлось, хотя и поныне есть у С. А. неприятный мне начальнический голос, из-за которого я часто готов бросить дело. Работников, конечно, не оказалось. Все делаю я один и, разумеется, не без ошибок. И мне делается обидно, если тот же С. А. находит возможным попрекать меня за ошибки»^{7}. Так продолжалось весь первый год, чем объясняется повышенная чувствительность Брюсова к любым упрекам в адрес «Весов» и обостренная реакция на них.

Задачи журнала были сформулированы в обращении «К читателям», написанном при ближайшем участии Брюсова, который считался в «Скорпионе» специалистом по воззваниям: «Весы», говорилось в нем, «желают быть беспристрастными, оценивать художественные создания независимо от своего согласия или несогласия с идеями автора. Но „Весы“ не могут не уделять наибольшего внимания тому знаменательному движению, которое под именем „декадентства“, „символизма“, „нового искусства“, проникло во все области человеческой деятельности. „Весы“ убеждены, что „новое искусство“ — крайняя точка, которой пока достигло на своем пути человечество, что именно в „новом искусстве“ сосредоточены все лучшие силы духовной жизни земли, что, минуя его, людям нет иного пути вперед, к новым, еще высшим, идеалам». Далее редакция извещала, что «каждый № „Весов“ будет распадаться на два отдела. В первом будут помещаться общие статьи по вопросам искусства, науки и литературы. […] Второй отдел „Весов“ предоставлен хронике литературной и художественной жизни» (1904. № 1)[42].

Перечень сотрудников первого отдела включал всех заметных представителей русского «нового искусства»; многие, правда, участием в списке и ограничились. Второй отдел был более пестрым: Поляков (как языковед), брюсовские приятели Каллаш, Саводник и Миропольский (как специалист по эзотеризму и спиритизму, однако значительную часть книг на эти темы Брюсов рецензировал сам), композиторы Ребиков и Рачинский, писавшие романсы на стихи Валерия Яковлевича, Блок и Ремизов на всякий случай. Завлекательно выглядел и список стран, где журнал имел корреспондентов: Франция, Германия, Англия, Италия, Испания, Дания, Норвегия и даже Индия. Подписная цена за двенадцать книжек объемом по 6–7 печатных листов составляла пять рублей, что было нормально для толстого журнала объемом в несколько раз больше, но без художественного оформления. Гонорар был назначен: для статей — пятьдесят рублей за печатный лист, для рецензий и заметок — десять копеек за строку.