Валерий Гаврилин

В этом сочинении — как ранее в «Немецкой тетради», только более масштабно — проявился ярко индивидуальный стиль Мастера. И если, в качестве исследовательского эксперимента, заново перелистать его литературное наследие, можно убедиться, что все эстетические воззрения (иными словами — творческое кредо) в «Русской тетради» раскрыты в полной мере. Речь идёт о доступности музыкального языка широкой публике, о театральной зримости художественных образов, о драматургии, приближенной по ряду параметров к оперной (в данном случае — монооперной) и, наконец, — о претворении фольклорных жанров (частушки-страдания, причитания, лирической песни-баллады…).

Некоторым первым ценителям даже казалось, что Мастер цитирует фольклорные источники — слишком близка его музыка народной. На подобные домыслы Гаврилин отвечал: «Если у слушателей складывается впечатление о моей музыке как о народной, то это меня очень радует. Именно этого я и добиваюсь. Но стилизация здесь ни при чём. Стилизация означает имитацию, подражание какому-то стилю, в данном случае народной музыке. Я не подделываюсь, это мой родной язык» [19, 194].

«Русская тетрадь» произвела эффект разорвавшейся бомбы, у её автора сразу появилось множество почитателей, и в их числе — великий современник, а впоследствии друг и единомышленник — Георгий Васильевич Свиридов. Позже, в одной из статей, посвящённых творчеству своего коллеги, он скажет: «Гаврилин — композитор народный, как были народны композиторы-классики. И эта народность в самом высоком понимании, как народное творчество Пушкина или Кольцова, Некрасова или Есенина. <…> У Гаврилина чисто русская музыка. В ней нет ничего чужеродного, что подчас бывает у нас в музыке. Нет никакой смешанности стилей. Его стиль необыкновенно благороден, чист. Я бы сказал, это чистота источника, родника, артезианского колодца» [45, 13].

Именно таким предстал Гаврилин на небосклоне советской музыки.

Во времена мучительных композиторских поисков, когда одни, стремясь обрести себя, всё-таки не смогли избавиться от подражания Шостаковичу, другие увлеклись новомодными техниками, а третьи сошли с «серьёзной» дистанции, погрузившись в массовый песенный жанр, отнюдь не многим молодым творцам удавалось выступить со своим знаковым словом. И вдруг — заря в саду да деревянный дом. А в нём — душераздирающие причитания и нарочитое, показное веселье: плачет и поёт, пляшет и убивается деревенская девчоночка по милому. Можно ли пройти мимо её страданий?

Итак, «Русская тетрадь».

Очерк 9 НОВЫЙ ШЕДЕВР ГАВРИЛИНА И ЕГО ЭПОХА

По словам Гаврилина, в «Русской тетради» он «нашёл себя как композитор со своей темой и понял самое главное для себя: как нужно писать музыку, как сказал Швейцер, — музыку между словами. А также понял: нужно писать музыку не о том, что видел или слышал, а о том, что стоит за тем, что ты видишь или что слышишь, тогда получается музыка, получается сочинение» [21, 81–82].

Когда именно началась работа над циклом, сказать трудно. Скорее всего, предвидение будущих песен возникло ещё во времена фольклорных экспедиций. В интервью, опубликованном в «Новом Петербурге» (20 и 27 марта 1997 года)[86], автор называет поразительно короткие сроки создания монументального опуса: «Русская тетрадь» появилась уже через месяц после поступления в аспирантуру. Речь, естественно, идёт не о нотной записи, а о замысле сочинения, который сложился в сознании Гаврилина. Так или иначе, к осени 1964 года две первые песни были зафиксированы — «Над рекой стоит калина…» и «Что, девчоночки, стоите» (позже стала называться «Страдальной»).

В один из осенних вечеров в ленинградском Доме офицеров (неподалёку от дома, где жили Гаврилины) выступала Зара Александровна Долуханова. И вот Валерий Александрович свернул свои ноты в трубочку и понёс их Долухановой — предложить спеть. Очень волновался, боялся отказа. «Его не было долго, — вспоминала Наталия Евгеньевна, — а когда пришёл, в руках у него была всё та же трубочка. На мой немой вопрос: «Что, не взяла?» — ответил: «Нет, я не решился ей их предложить». Зару Александровну тогда многие боготворили, и Валерий не был исключением» [21, 72].

Когда цикл созрел полностью, Гаврилин уехал в Дом творчества «Репино», чтобы записать сочинение в спокойной обстановке, чего нельзя было сделать в комнате коммунальной квартиры. Для этого из семейного бюджета была выделена крупная сумма — 15 рублей. Зато композитору достались отдельный коттедж[87], рояль и полная тишина. Работа была завершена за три дня.

Знакомство слушателей с «Русской тетрадью» происходило постепенно. Сначала Надежда Юренева спела в Малом зале консерватории две «Страдальные» (27 октября 1964 года). Затем вместе с концертмейстером Тамарой Салтыковой разучила ещё несколько частей цикла. 23 декабря в Доме композиторов были исполнены уже три песни, 12 февраля 1965 года — четыре. Аккомпанировал Юреневой на этих концертах всегда сам Гаврилин.