Валерий Гаврилин

Так состоялось знакомство двух выдающихся художников — Свиридова и Гаврилина. Позже оно переросло в дружбу, не прерывавшуюся до самой смерти Георгия Васильевича. Он опубликовал о Гаврилине не одну заметку и о «Русской тетради» тоже неоднократно высказывался[89]. Относился к каждому новому опусу своего младшего современника восторженно, и Гаврилину, конечно, важно было чувствовать одобрение и поддержку Георгия Васильевича, тем более что вскоре у автора «Русской тетради» появились не только почитатели, но и завистники.

Впрочем, первых было больше. Композитору начали звонить известные музыканты, музыковеды, балетмейстеры. «Мне звонят, — вспоминал Гаврилин в 1997 году, — Георгий Свиридов, затем Зара Долуханова <…> звонит старейший московский музыковед Поляновский, говорит, что знаменитый балетмейстер Касьян Голейзовский хочет связаться со мной, звонит Леонид Вениаминович Якобсон, просит сделать балет. И все сердечно поздравляют, желают новых успехов! Зинаида Шарко позвонила и без обиняков сказала: «Я хочу петь «Русскую тетрадь»». А ещё меня как равного приняли люди — легенды нашего театра и кино: Василий Меркурьев, Андрей Тутышкин, Фёдор Никитин, Ирина Всеволодовна Мейерхольд. Меня познакомили с Игорем Владимировым, Зиновием Корогодским. Что и говорить, это был настоящий успех!» [21, 77].

Высокую оценку «Русской тетради» давал и Шостакович — и не только в немом диалоге, о котором рассказал Свиридов, но и в печатном слове, и в личной переписке[90]. «Мне кажется, что это исключительно талантливое и интересное произведение <…> Я восхищаюсь и «Немецкой тетрадью», и «Русской тетрадью» Гаврилина» [45, 6], — отмечал композитор, чьему стилю подражали и подражают сотни молодых сочинителей.

Когда-то в их числе был и автор «Тетрадей», однако он сумел отыскать свою дорогу и получить признание классика. Мог ли Гаврилин-школьник, который шествовал за своим кумиром по пятам, стараясь копировать его манеры и походку, предположить, что несколько лет спустя мэтр будет писать и говорить о его произведениях, отмечая их самобытность?

Между тем триумфальное шествие вокального цикла продолжалось и в 1967 году ознаменовалось ещё одним событием: за «Русскую тетрадь» Валерию Гаврилину была присуждена Государственная премия РСФСР имени М. И. Глинки.

Постановление Совета министров, вспоминает Наталия Евгеньевна, было опубликовано во всех центральных газетах 29 октября. «Вскоре из Москвы пришло приглашение на двоих на вручение премии. И вот мы в Москве, в гостинице «Москва». Вечером, «одевшись в свой лучший наряд», Валерий отправился в Министерство культуры РСФСР, я его провожала до самых дверей, очень массивных. На церемонию вручения жён не пускали — а жаль! После приёма радостно-возбуждённый Валерий принёс знак лауреата с рельефным изображением М. И. Глинки и удостоверение лауреата. Долго мы ещё не могли заснуть от пережитого волнения. А назавтра выдали денежную премию. Мы таких денег никогда в руках не держали! Сразу же помчались в ГУМ» [21, 77–78][91].

Вскоре цикл стал популярным в среде исполнителей. Специально предлагать его не приходилось: многие певицы стремились включить «Русскую тетрадь» в свой репертуар. И это несмотря на многочисленные технические трудности, необходимость виртуозно владеть всеми регистрами меццо-сопранового диапазона, уметь моментально перевоплощаться, передавать тончайшие оттенки сложного образа. Разумеется, далеко не каждой певице под силу выдержать подобный моноспектакль.

Кроме Н. Юреневой «Русскую тетрадь» пели Раиса Бо-бринёва и Людмила Иванова[92], Евгения Гороховская и ученица Е. Образцовой Лариса Курдюмова (она, кстати, получила за исполнение цикла в Венгрии I премию, после чего её с «Русской тетрадью» пригласили в турне по Венгрии и на концерты в Париже)[93], Нонна Зубова и Гедре-Мария Каукайте (в Вильнюсе) и многие другие. Но среди всех исполнительниц, конечно же, особняком стоит Зара Долуханова[94].

Знаменитый баритон Сергей Борисович Яковенко отмечал: «Несмотря на гигантскую амплитуду творческих интересов, стилистическую многогранность мастера, данный материал, казалось, не может быть ей близок — он никак не монтируется ни с её биографией, ни с её генной природой, ни с её художественным опытом. Да, она пела народные песни, в частности русские, пела искренне, проникновенно, но всегда в академической, концертной манере. Здесь же нужно прожить кусок жизни, слиться со своей героиней, душу вывернуть наизнанку. Для Гаврилина этот культурный пласт был родным, для Долухановой — чуждым и далёким. Рецензенты всегда отмечали шарм, нарядность, праздничность её искусства, здесь же требовалось нечто другое. Для того чтобы слиться с героиней Гаврилина, надо было не только сойти с пьедестала, но и смиренно склониться к земле» [42, 176–177].