Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады

Раз в месяц ездил на Большую Переяславскую за пенсией. В 1991 году родители официально развелись. Мама вышла замуж за Анджея, милого, доброго, обаятельного поляка. Анджей походил на большого ребенка. Крупный, круглый шарик. Улыбчивый, эмоциональный, непосредственный. Он обожал папу. Боготворил, как артиста. И не скрывал это, радуясь ему, как дите:

– Валэрочка! Дорогой! Дай я тебя поцевую, пойдем покурим, попьем чайку, – он делал ударение на «а», и его чаек чудесным образом превращался в крылатую.

Я замечала, что папа к нему отзывается, не видя в нем соперника. Только как-то сказал ему иронично:

– Жалко, что хороший мужик ты, Анджей.

Затем прошел к маме на кухню, и вручив мне кассету со своими новыми песнями, велел нести магнитофон. Я поставила запись.

Мама слушала молча, а потом сказала:

– Валер, голос тот же, да… Но раньше ты бы иначе исполнил.

Папа не ответил. Из колонок магнитолы Panasonic зашумела поземка, едва слышно, из далекого далека зазвучали соборные колокола:

Манит, звенит, зовет, поет дорога,
Еще томит, еще пьянит весна.
А жить уже осталось так немного,
И на висках белеет седина…

Мама задумчиво склонила голову:

– Как это сильно…

Новые записи папа включал с удовольствием, гордился своей работой. Хотел, чтобы слушали внимательно, не отвлекаясь. Как-то поставил мне «До свиданья, друг мой». Песня проняла до слез, и чтобы не расплакаться, я заелозила на стуле. А папа, решив, что мне не интересно, тотчас выключил запись:

– Не хочешь слушать – не надо! – сказал с обидой в голосе.

Я растерялась. Даже не сообразила объяснить ему, как тронула меня его песня.

Между собой родители общались странно. Садились в кухне. Начинались короткие вопросы. Паузы. Молчаливые переглядывания. Чувствовалась связь между ними и что они о многом умалчивают. Я всегда ощущала себя ребенком родителей, которые любят друг друга. И за это им благодарна.

Мама с Анджеем часто ездили в Польшу, занимались бизнесом. Мы с Анжелой и с Аней заказывали себе вещичек, папа давал указания привезти кровяную колбасу и зельц. Для Ани мама подыскивала разные модные костюмчики, всегда находя что-то оригинальное. Когда папа получал колбасу, мы рядком выстраивались в спальне и устраивали примерки.

Я искренне радовалась, что папа живет у Ани. Улегалось пережитое. С каждым днем все больше привязываясь к Ане, я чувствовала, что все мы одна большая семья. Праздники часто проводили вместе. На Преображенке или на Большой Переяславской. Самое приятное для меня время, когда собирались за большим столом. Я могла и не сидеть с ними. Но в самом воздухе чувствовалась сплоченность.

Правда, случались и ссоры. Как-то папа решил спуститься на этаж ниже к своему знакомому соседу, поставить ему запись с «Аравийской». Расположился в кресле, все умолкли. Заиграла мелодия. В этот момент на пороге появилась Аня. Ни слова не говоря, она прошла к магнитофону, выключила музыку и, забрав кассету, вышла из квартиры. Папа разъярился. Нагнал ее у нас дома:

– Как ты смеешь так меня унижать при людях!

И опять, как тогда с Рамилем, теперь уже я влетела между папой и Аней:

– Не трогай ее! Женщин нельзя обижать, не позволю!

Кричали втроем. Аня с дивана, я – сидящая прямо на ней, и папа, который кругами ходил и не мог успокоиться.

В 1993 году мне уже пятнадцать. У Леонида Петровича Дербенева обнаружили рак. Папа сорвался. Аня сразу же позвонила маме:

– Артист пошел в загул! Так что ждите. Если придет, отсылай ко мне и не пускай.

Мама недоумевала:

– Как не пустить? Это ж его дом…

И папа конечно же пришел. Не один, а с каким-то полковником. Анджей открыл им и на радостях помчался накрывать на стол. Прежде, чем уговорить бутылочку-другую на троих, принялись жарить мясо.

– Валэрычка, это мой любимый певец, кумир. Он единственный! – жестикулировал Анджей, нахваливая таланты папы перед полковником, потом, подтанцовывая, запел:

– Эти гваза напротив!

Пока готовили, развели страшный кавардак. Стол извозили в муке, просыпали макароны. Брызгами масла заляпали плиту. Тут и там разбросали тарелки. Колбасы, сыры, огурцы выложили по блюдцам, и, ничего не убрав, перекочевали в большую комнату за бар.

Галдели, балдели. Анджей сел за пианино, и они хором затянули:

Эй, вы поля, зеленые поля!
Красна кавалерия садится на коня!

И тут в коридоре появилась мама. Вернувшаяся с работы, она увидела всю эту «картину маслом» и обомлела.

– Это кто? – с интересом дернул полковник папу за руку.

– Это жена моя, – на голубом глазу ответил отец.

– А он тогда кто? – совсем уж растерялся тот и недоуменно глянул на Анджея.

– Хех, дак это и его жена тоже! – хихикая, папа махнул рукой, мол, нормально все, ты не обращай внимания.

Но мама обрушилась по-родительски сурово:

– Что это еще такое вы тут устроили?

– Нэвэчка, мы присели… – оправдываясь, Анджей поспешил скрыться с глаз долой.

– Валера… – Она серьезно и с мольбой смотрела на отца.