– Не ходите вы на него, подождите! – сказал он с некоторой жалостью.
– Не могу, – сказал Лешек мягко, но решительно. – Не могу, потому что людям я показался бы посмешищем. Но не бойся о нём, – добавил он тише, – не желаю ничьей погибели, так помоги мне Бог!
Он положил к груди руку. Плвач с сожалением измерил его взглядом и смолк. Подходили также другие…
Мшщуй, более деятельный, чем все, крутился по комнате, отчитывая медлительных, торопя и не обращая внимания на то, что на него громко жаловались. Он один панский приказ принимал так близко к сердцу, что не хотел слушать о том, что он не мог быть исполнен. Ему одному казалось, что выйти завтра было возможно. Тех, что смели ему противоречить, он бранил и угрожал им. Сделался страшным.
Вбежав в лагерь, он не смотрел, над кем имел власть и приоритет, кто должен был его слушать, а кто мог отказать в послушании.
– Трутни, бездельники, – воскликнул он, проезжая на коне между палатками и шалашами. – На поле! Собираться!
На коней!
А там, где натыкался на пирующих под шатром, Валигура вырывал колья, разрезал верёвки и обрушивал шатёр людям на головы. К нему с гневом возвращалась прежняя сила, и метал так шалашами и штырями, что люди от него убегали.
Всё же это имело тот эффект, что поверили в панский приказ. В этом походе по лагерю Мшщуй натолкнулся на Яшку, который забавлялся по-своему, ни на что не обращая внимания. Обезумевший уже Валигура и ему шатёр обрушил на голову. Из полотна вырвалось несколько человек с мечами на старика.
Он стоял как стена.
– Ну что? Кто хочет помериться силой, пусть подойдёт.
Тогда Баран, хоть не очень хорошо держался на ногах, подошёл к Мшщую, желая его зарезать, но, прежде чем имел время, замахнувшись, опустить меч, Валигура, схватив его за кафтан, бросил с такой силой в группу его приятелей, что двое под ним рухнули, а Баран распластался на земле.
Послышался ужасный крик и одновременно несколько человек напало на старца, сидящего на коне. Для обороны и он достал меч. К счастью, на этот шум выбежал из соседней палатки воевода и громким возгласом задержал нападающих.
Началась перебранка.
– У тебя нет права приказывать!
– Не я приказываю, но пан, который имеет право! – вставил Мшщуй. – Кто его не слушает, того нужно проучить.
Молодые начали ругаться.
Более разумный воевода, не обращая ни на что внимания, приказал своим отступить в сторону, а Валигуре объявил, что будет жаловаться. Так это окончилось, но всё рвение Мшщуя ничуть не помогло, и с первого взгляда легко было понять, что о выдвижении из Гонсавы назавтра нечего было и думать.
Валигура, который проезжал везде и заглядывал в углы, то же состояние нашёл в лагере Тонконогого, где все приказывали, а никто не слушал, и у князя Конрада Мазовецкого, когда ему безучастно поведали, что им ещё для такого внезапного выхода собираться не велели. К людям князя Генриха Мшщуй даже не заглядывал, потому что немцы не впустили бы его туда, а он с ними не хотел иметь дел. Но оттого, что люди двух лагерей, силезского и мазурского, встречались друг с другом, между ними проезжая, когда уже наступал ранний в эту пору вечер, он заметил сидящего у костра немца, от вида которого весь содрогнулся.
Он незаметно осадил коня, останавливаясь в тени, чтобы лучше присмотреться, не обманывают ли его глаза.
Рыцарь, который как раз только что от Конрадовых шатров медленно проследовал к немцам, показался ему таким похожим на Герона, которого ранил в Краковском замке, что по всему его телу прошла дрожь. Было чудом, что этот человек мог выличиться от ран, и другим, что имел отвагу второй раз ему подвернуться. Но подобных людей на свете найдётся много; Мшщуй думал в начале, что враг ему привидился.
Лучше присмотревшись к нему сбоку и памятуя, как нанёс ему удар, Валигура заметил несомненные шрамы от ран, какие он ему нанёс. Значит, это был тот же человек, который сюда забрёл, хотя мог легко предвидеть, что может встретиться с Мшщуем.
Долго всматриваясь в это явление, Мшщуй стоял как окаменелый. В его груди кипела кровь, и если бы он послушался первого порыва, тотчас бы бросился на немца. Не годилось, однако, в минуту, так срочно требующей порядка, прибавлять новое замешательство, Валигура рад не рад отложил расчёт с немцем на другой день. Поскольку он считал его незаконченным. Судьба дочек, о которых ничего узнать не мог, пришла ему на память, в глазах появились слёзы, старец, нескоро усмерив боль, подумал о том, чтобы покинуть это место, на котором не должен был находиться.
Немец, к которому он присматривался, пошёл к силезцам, сел возле них у огня и начал с ними беседу.
Из отрывистых слов Мшщуй мог понять, что он недавно сюда прибыл, так как обо всём расспрашивал.
Постояв с конём какое-то время, Валигура проехался по лагерю князя Конрада, в котором ни о каком сборе в поход не думали, по крайней мере, на первый взгляд, возвращался Мшщуй, вынужденный продираться между людьми Одонича.