Валигура

– Уходи, пане! – воскликнул он.

Князь едва имел время вскочить на коня, когда дорожкой, ведущей между домами, около двора Одонича, примчались вооружённые люди во главе со Святополком. Тот с поднятым мечом в руке летел прямо на дом Лешека, предшествуя целой толпе, когда увидел нагого князя, выскальзывающего от него и галопом мчащегося дорогой, которая вела к Мартинову.

Часть Святополковой дружины с людьми Плвача напала на главный дом, другие на дома, занимаемые князем Генрихом и Тонконогим. Ошалелый Святополк сам гнался за Лешеком.

На пустой тогда дороге, ведущей к Мартинову, начал он преследование, ставкой которого была жизнь.

Храбрый, но тяжёлый конь Лешека бежал, насколько хватало ему сил, панукаемый сидящим на нём князем; лошадь Святополка, хотя поднимала тяжесть побольше, потому что тот был в доспехах, была младше, более энергичной и недавно взятой, поэтому с каждой минутой приближался всё больше.

Ногой, покрытый потом, озябший Лешек молился уже, чувствуя, что приближается его последняя минута. Он ударял коня руками, бил ногами, лёг на него весь – летел. Но тут же за собой услышал конские копыта, дыхание запыхавшегося животного, звон оружия неприятеля. Святополк был в ярости, боясь, как бы враг от него не ушёл, вбивал шпоры в брюхо коню, бил его плашмя мечом, начал кричать.

– Накло! Накло! Дам я тебе сегодня кровавое Накло… последний час твой пробил!

Лешек не имел сил, не хотел отвечать. Пугало его одно – что он был безоружным; ни меча, ни копья, ни палки даже, которой бы мог бросить нападающему, убийце в глаза.

Рыцарская кровь бурлила у него в жилах.

Умереть было ничто, но быть убитым, не нанеся даже раны, не подняв даже руки на врага, быть так жалко раздавленным – казалось ему хуже смерти.

Уже на бегу Лешек схватил жердь из забора, стоящего у дороги, и вырвал значительный её обломок… Конь останавливался… Голос Святополка звучал над его ухом: «Накло!»

Но в утреннем рассвете неподалёку видна была деревня, в которой могли находиться люди, могли найтись солдаты.

Они были вдвоём, потому что остатки рыцарей Святополка напали в целях грабежа на дом и спящий лагерь.

Поэтому Лешек мог иметь какую-нибудь надежду, что, добежав до Мартинова, сумеет скрыться, защититься, созвать толпу. Святополк также этого опасался и у его коня лилась кровь из ран, нанесённых шпорами.

Вдруг Лешек почувствовал горячее дыхание на своём теле, его конь останавливался. Рука, одетая в железную перчатку, схватила его за шею и выскользнула.

Наступила последняя минута обороны. Той отломанной жердью, что держал в руке, Лешек ударил в лицо приближающегося Святополка; его испуганный конь отскочил в сторону.

Лешек, пользуясь этим, продвинулся на несколько шагов к деревне. Но затем поморский разбойник вынудил коня к номвой погоне, и оказался рядом с Лешеком.

Ещё раз князь сумел отбить удар, который был ему предназначен, но трухлявое дерево против железа рассыпалось на кусочки. В эти минуты меч Святополка, нацеленный в череп, расколол его. Лешек закачался, держась ещё за коня, когда второй удар перерезал ему шею.

Княжеский конь упал на передние ноги и повалился с ним.

Святополк соскочил со своего коня, собираясь зарубить ещё лежащего и безоружного, когда глаза Лешека, уже заволакивающиеся туманом смерти, обратились к нему.

Было в них такое проникновенное выражение, что у Святополка задрожала рука – он опустил её; стоял как внезапно пробуждённый от кровавого сна.

– Что я тебе сделал? – отозвался мягким голосом Лешек.

Святополк молчал.

– В чём я виноват? – всё слабее повторил князь, из головы которого лилась кровь и стекала на обнажённую грудь.

В голосе была уже смерть… Его глаза были так уставлены на врага, без фанатизма, без упрёка… словно уже только ими хотел повторить то, что не мог устами.

– Что я тебе сделал?

Безумие и гнев Святополка, очевидно, уступили какой-то угрозе, от которой напрасно хотел защититься.

Вздох вырвался из груди умирающего, над которым Святополк невольно склонился. Ещё раз Лешек открыл глаза и, увидев над собой это лицо убийцы, отмеченное дивным выражением тревоги, невнятно забормотал:

– Пусть Бог тебя простит! Я прощаю…

Святополк, услышав эти слова, вскочил вдруг, прощение было для него как бы пощёчиной. С новой яростью он пнул труп ногой. Он собирался уже сесть на коня, когда прискакало несколько всадников; были это его друзья, а между ними Плвач.

Тот, увидев на земле обнажённый труп, с радостным криком подскочил сразу к нему, дико смеясь, сплёвывая и что-то неразборчиво бормоча. Один он показывал эту радость, которую остальные люди проявлять не смели. На лице Святополка было больше беспокойства и испуга, чем радости.

Он молча сел на коня, не сказав Плвачу ни слова, который ещё насыщался видом трупа.

Когда это происходило между Гонсавой и Мартиновом, люди Святополка грабили в лагере дома, жадные до добычи.

Один их отряд сразу после нападения наскочил на дом Генриха Силезского, когда тот ещё лежал в кровати.