Валленштейн

— Не забывайтесь, граф! Никто не виноват, что ваши люди, в том числе и хвалёный лотарингский рыцарь, наглотались пыли на моём ристалище. Однако, если у вас лично есть претензии к моим офицерам и рыцарям, которых я лично подбирал для своей армии, то они всегда готовы повторить этот опыт! Dixi! — И с этими словами Валленштейн, полный собственного достоинства, спокойно со зловещей улыбкой, не предвещающей ничего хорошего, уставился на своего оппонента острым взглядом. Тот было раскрыл рот, чтобы что-то возразить, как вдруг из-под закрытого забрала раздался жуткий, напоминающий раскаты грома голос барона Рейнкрафта:

— Назвав мой поступок бесчестным, попробуйте, господин фельдмаршал, доказать это здесь, на ристалище! Найдётся ли кто-нибудь из ваших людей, кто возьмётся подтвердить ваши слова?

Тилли снова побледнел и, до боли в суставах сжав подлокотники кресла, застыл, как статуя. В этот драматический момент из своего шатра вышел граф цу Паппенгейм, ещё не успевший принять участия в поединках.

— Я вызываю вас, барон, на смертельный поединок по примеру наших доблестных предков — тевтонских и ливонских рыцарей, я даю вам право на выбор оружия! Божий суд покажет, кто из нас прав! — воскликнул полный благородного негодования этот, украшенный многими боевыми шрамами, известный отчаянный рубака и храбрый до безумия рыцарь.

Рейнкрафт с лязгом поднял забрало шлема, ухмыльнулся и быстро, будто боясь, что граф раздумает, коротко ответил:

— Боевой молот!

Паппенгейм удовлетворённо кивнул головой и подал знак своему оруженосцу.

В этот момент герцог, продолжая зловеще улыбаться, опять с невероятно важным видом поднялся с кресла, словно это был императорский престол, и поднял правую руку с зажатой в ней перчаткой. Все присутствующие тотчас затихли.

— Пусть свершится Божий суд! Кто нарушит хоть одно правило поединка и применит другое оружие, кроме боевого молота, будет немедленно расстрелян моими стрелками! — важно изрёк герцог и, взмахнув перчаткой, добавил: — Приступайте, и да свершится Божий суд!

Граф Паппенгейм с помощью своих кнехтов тяжело взобрался на рослого боевого коня, прошептал молитву и бесстрашно двинулся навстречу Судьбе.

С удовольствием взвесив в могучей руке тяжёлый боевой молот, густо усеянный шипами, барон Рейнкрафт легко взметнул его над головой и принялся им вертеть в воздухе, разминая кисть. Пока граф двигался ему навстречу, он успел несколько раз подбросить свой боевой молот высоко вверх и ловко поймать, как обыкновенную деревяшку.

Внимательно наблюдавший за ним барон д’Арони вдруг отчётливо понял, что хитроумный тевтонский рыцарь специально выбрал такое оружие, которое как нельзя лучше подходит к его чудовищной силе.

— Стойте! — не помня себя, крикнул д’Арони.

Все присутствующие с удивлением уставились на него.

— Остановите поединок! Это убийство! — закричал он снова и, гремя помятыми доспехами, заковылял к всаднику-исполину, который невозмутимо играл молотом. — Смени оружие! — обратился барон к Рейнкрафту, смело глядя снизу вверх в холодные глаза великана. — Ты слышишь меня? Смени эту железную болванку на благородное рыцарское оружие — копьё или меч!

Рейнкрафт не обращал на него никакого внимания, и лишь когда рыцарь Звезды Восходящего Разума протянул руку к поводьям его коня, спокойно сказал:

— Я предпочитаю боевой молот!

С этими словами великан пнул кованым башмаком в грудь барона д’Арони, который с грохотом свалился в пыль ристалища, и, не теряя времени, пришпорил коня и поскакал в сторону приближающегося противника. Сблизившись с ним, барон Рейнкрафт с ходу обрушил на него целую серию страшных ударов.

Граф еле успел прикрыться щитом и, не потеряв присутствия духа, которого ему, старому рубаке, было не занимать, сумел проскочить мимо неистово орудующего тяжёлой железной палицей исполина. После чего, развернув коня, снова поскакал навстречу великану. На этот раз ловким манёвром граф сумел приблизиться к Рейнкрафту с левой стороны: барон, по обыкновению, закинул щит за спину и теперь с этой стороны был практически не защищён. Однако гигант мгновенно перебросил молот в левую руку и принялся так молотить по щиту несколько опешившего от такого поворота дела Паппенгейма, что у последнего онемела рука под щитом, а сам он чуть было не свалился с лошади, но и на этот раз доблестному ливонскому рыцарю, благодаря силе духа и искусству наездника, удалось благополучно выйти из зоны ударов чудовищной палицы.