Валленштейн

Едва вдали затихли чеканные шаги герцога и звон шпор, как Клара стремглав бросилась вон из покоев Брунгильды. Спустя всего несколько минут герцогиня уже обо всём знала. К этому времени при помощи многочисленных расторопных служанок она успела привести себя в порядок и, отослав их прочь, имела возможность вникнуть во все подробности заговора мужа и падчерицы. Гнев неузнаваемо исказил её лицо, и она вновь стала напоминать мегеру. После нелепой гибели любимого шута, павшего от руки проклятого барона, герцогиня постоянно ощущала душевный дискомфорт: одного графа Пикколомини ей было мало. Кроме красивой внешности любовника, герцогине, пресыщенной любовными утехами, необходимо было нечто другое, вызывающее острые ощущения. Таким требованиям в некоторой степени отвечал уродливый Глюк с его невероятной похотью. Уродство покойного горбуна уравновешивало приторную красоту графа Пикколомини. Лесбийская любовь с юной горничной герцогине стала приедаться. Поэтому извращённая натура заставляла её искать всё новые пути и средства для удовлетворения различных противоестественных желаний... В последнее время рослая и в то же время очень изящная фигурка повзрослевшей падчерицы всё чаще заставляла обращать на себя внимание похотливой мачехи, и чем недоступней была эта цель, тем сильнее было желание герцогини забраться под подол юной Брунгильды. По приказу герцогини Клара взяла девушку под своё постоянное наблюдение: упаси Бог, чтобы юная белокурая красавица влюбилась в какого-нибудь красивого рыцаря, вроде графа Трчка или графа Кински. Необходимо было зорко следить за тем, чтобы герцогиню, чего доброго, случайно не опередили эти проклятые офицеры. Кто-кто, а она, с четырнадцати лет охотно отдававшаяся всем желающим подряд, начиная от юных пажей и уродливых шутов, кончая высшими придворными чинами и гвардейцами при дворе курфюрста Пфальцского, а также при дворе его величества императора Священной Римской империи, герцогиня прекрасно знала, на что способны солдаты и офицеры любой армии, стоит хоть немного зазеваться. Изабелла Екатерина фон Валленштейн, урождённая графиня фон Геррах — будущая герцогиня Фридландская не оставляла без внимания и лиц духовного звания, из-за чего и попала под влияние иезуитов. Неудивительно, что подслушанной Кларой разговор вызвал у Изабеллы очередной бурный приступ истерики. Здесь было всё: и неуёмная жажда мести за любимого шута, и чувство полного бессилия перед герцогом, и недоступные прелести его дочери, которые всё более распаляли больное воображение герцогини. Она вспомнила ночи, проведённые с личным духовником самого императора, зловещим иезуитом Вильгельмом Леморменом, по прозвищу брат Бенедикт, имя которого при дворе произносили только шёпотом: словно паук муху, он поймал её в свои крепкие липкие тенёта и заставил оказывать определённые услуги ордену. От этих воспоминаний она поморщилась и от досады грязно выругалась. Подойдя к высокому венецианскому зеркалу — из него глядела женщина лет тридцати с правильными чертами лица, слегка выпуклыми тёмными глазами, несколько низким и поэтому подбритым под Мадонну лбом, герцогиня долго, с отвращением, внимательно разглядывала своё отражение, а затем злобно улыбнулась ему, плюнула в зеркало и, грязно выругавшись, отвернулась от него. Вызвав служанку, она велела заложить карету, сообщив, что собирается в собор помолиться и навестить своего духовника. Тут же герцогиня написала несколько строк на чистом листе бумаги и, сложив его, запечатала своим перстнем, велела Кларе доставить послание графу Пикколомини и устно передать, чтобы он ждал её в соборе.

За время, проведённое в пути, герцогиня пришла в себя после случившегося за завтраком инцидента и настолько успокоилась, что даже задремала под мерное цоканье четвёрки коней. Её привёл в себя мелодичный голос юного грума, распахнувшего дверцу кареты и откинувшего металлическую подножку. С трудом стряхнув дрёму, герцогиня оперлась на хрупкое плечо мальчика, осторожно выбралась из кареты и, придерживая пышный подол роскошного платья, направилась к собору.

Среди немногих молящихся она сразу же заметила стройную фигуру графа.

Расторопный грум положил подушечку для коленопреклонённой перед статуей Святой Магдалины — патронессы герцогини, которая опустилась на колени и с жаром принялась молиться, искренне умоляя свою святую покровительницу добиться у Господа прощения всех её вольных и невольных грехов. Впав в религиозный экстаз, герцогиня так расчувствовалась, что всем её существом овладело глубокое раскаяние и вся её прежняя жизнь показалась пустой и никчёмной. Обильные горячие слёзы текли по её лицу, душа разрывалась на части от чувства горечи утраты невинной юности, тоски по тому, кто поведёт её за собой на религиозный подвиг, о котором герцогиня в последнее время страстно мечтала. Изабелла твёрдо решила начать новую, полную религиозной борьбы со своими недостатками, воистину подвижническую жизнь.