Валленштейн

Валленштейну очень понравилась эта забава, и ему тоже захотелось сигануть через пламя, но, как назло, он ещё с раннего утра накинул поверх камзола длинный плащ, подбитый мехом, так как собирался прогуляться верхом, ибо верный Шпатц уже застоялся на княжеской конюшне. Немного поколебавшись, рыцарь решил вернуться в отведённые им покои, чтобы сбросить тяжёлый плащ и принять участие в забаве. Его рейтары вместе с казаками с гиканьем и свистом уже лихо пролетали над рыжими языками пламени, в которое время от времени заботливые руки подбрасывали очередные снопы соломы. Он почти бегом, сгорая от нетерпенья принять участие в весёлой забаве, вернулся в «казарму», совершенно не заметив, что за ним внимательно следят блестящие глаза сквозь прорези мерзкой красной личины Бабы. Поспешно сбросив плащ, перевязь со шпагой и шляпу, он уже собрался было вернуться во двор, откуда долетали весёлые вопли и громкий смех, как ему дорогу преградила Баба. Последняя, злобно скалясь своей мерзкой харей, двинулась к нему, широко открыв объятия.

— Что тебе нужно, Красная Харя? Чем могу служить? — спросил Валленштейн по-немецки.

В ответ Баба молча попыталась его обнять.

— Э, нет! Изыди, исчадие ада, — промолвил он уже по-чешски, делая отрицательный жест. — Иди лучше к грязным цыганам, они будут под стать тебе, похотливая скотница.

Баба молча сорвала маску и перед поражённым Валленштейном предстала... Флория-Розанда.

— Мы с Ингрид шутки ради переоделись на Деда и Бабу, а затем устроили возню во дворе, у костра, а потом поменялись лохмотьями.

— Шутка, безусловно, забавная, ваше высочество, но я не пойму... — начал было Валленштейн растерянно.

— Почему я здесь? — оборвала его Флория-Розанда. — Я люблю тебя, герой, — сказала она с печальной улыбкой, глядя ему прямо в глаза. С этими словами она схватила его широкие солдатские ладони в свои маленькие изящные руки и прижалась к ним своим разгорячённым лицом. Затем она снова заглянула в его светло-серые глаза, рывком обняла за могучую шею и прижалась к широкой мускулистой груди, жарко шепча: — Я полюбила тебя, лишь только первый раз увидела. Я давно знала, что ты рано или поздно явишься в княжеский дворец. Я так давно тебя ждала, и ты, наконец, пришёл. Ты теперь мой. Навсегда мой. Нам нужно спешить, ибо мы слишком кратковечны. Ты проживёшь несколько дольше, чем я, но ты никогда не сможешь забыть ту, ради которой ты пришёл сюда... никогда! Пошли... — Она взяла Валленштейна за руки и уверенно потянула в роскошную комнату епископа. — Ваш бритый поп в покоях моего отца и здесь будет ещё не скоро, я это знаю, — продолжала княжна шептать ошеломлённому рыцарю. Ты сейчас меня будешь так любить и ласкать, как ни одну женщину в своей жизни, ни до, ни после, и я буду любить тебя так, как ни одна женщина в твоей жизни. Я подарю тебе такую любовь и радость, что ты надолго забудешь свою войну, кровавые сражения, своих друзей и любящих тебя женщин. Ни одна из них не сравнится со мною.

Под её живописными лохмотьями оказалась только одна лёгкая льняная рубашка. Княжна сбросила её с себя, едва потянув за красный шёлковый шнурок, стягивающий широкий вырез.

Рыцарь невольно ахнул от восхищения: тело Флории-Розанды поражало своими совершенными формами, грацией и изяществом линий. Он тоже, не проронив ни звука, быстро освободился от своей грубой солдатской одежды, обнажив белое мускулистое тело, совершенно не задумываясь о последствиях, находясь под действием каких-то колдовских чар.

— Я знаю, что ты тоже меня любишь, — сказала княжна.

— Да, — коротко ответил Валленштейн. — Я люблю тебя. — С этими словами он подхватил её на руки и понёс к огромной медвежьей шкуре, валяющейся на полу: воспользоваться роскошной кроватью епископа он почему-то не захотел.

— Рыцарь, ты уже герой, но тебе ещё предстоит пройти опасную и тяжёлую дорогу к великим подвигам и славе, но вершины славы и своей конечной цели ты так никогда и не достигнешь, — шептала она горячими губами спустя час, который для них обоих пролетел, как один прекрасный миг в страстных объятиях и взаимных нежных ласках, когда во всём мироздании они были только одни, когда никто и ничто для них больше не существовало: ни император, ни султан, ни господарь, ни епископ и даже ни Бог, ни дьявол...

— Пора, — спустя некоторое время молвила, вскакивая, Флория-Розанда. — Довольно, — повторила она твёрдо, властным движением отводя его могучие руки от своих бёдер. — Скоро сюда придут. Верь мне. Я могу предвидеть многие события. Этот дар я унаследовала от своей бабки Иляны, которую все считали колдуньей и которая в молодости была намного красивее меня.

Магия её прекрасного мелодичного голоса заставила Валленштейна повиноваться.