Валсарб

Еще я, как и прежде, не оставляю попыток написать настоящее стихотворение сама, но не могу найти подходящую тему. Надо сказать, я и не подозревала, что это так сложно. Про природу все уже сказано, а влюбиться мне не в кого. Все девочки в нашем классе влюблены в Виталика: веснушчатого, курносого малого с вихрами на голове, чем-то смахивающего на знаменитого мультипликационного Рыжего, убившего дедушку лопатой. Не знаю, как им может всерьез нравиться некто подобный, умолчим о его имени. Этот Виталик уполномочен поздравлять и одаривать нас в красные дни календаря. Стоя возле учительского стола, он вручает каждому какую-нибудь ерунду вместо книжки, а потом целует в щеку. Целует девочек, разумеется. Восьмого марта он поцеловал всех, кроме меня. Я вышла за своим подарком, а он просто смотрел, деревянно улыбался и не целовал. В пьесах пишут о таком: немая сцена. Его будто пригвоздило, он лишь медленно моргал, как человек, который забыл текст и не знает, что теперь с этим делать, в то время как суфлер отлучился по нужде и подсказки ждать неоткуда. Честно говоря, мне было начхать на это его отступление от поздравительного этикета, не понимаю, что на меня нашло, но я тоже стояла, как истукан, и не уходила. Весь без исключения класс дружно рассмеялся, даже учительница, которая сидела за последней партой и часом ранее написала в моей праздничной характеристике: «Ленива, не вызывается отвечать, не общительна, не умеет дружить». Изрядно намучившись, Виталику пришлось капитулировать и инертно чмокнуть меня в щеку, чтобы я поскорее убралась восвояси.

– Ну и ну, Затычка проявила характер! – сказала Лариса, беспросветно глупая и чрезвычайно жестокая девочка, дочь директора, с которой лучше не связываться.

Стихи иногда печатают в валсарбской газете. Как правило, это скверные рифмы хореем, я перестала ими интересоваться, когда поняла, что могу написать не хуже. Если постараюсь. Но окончательно потеряла покой и сон, встретив на страницах детского журнала настоящую поэзию и рассказ о двух сестрах, живших в начале столетия в Москве. Одна из них вела дневник и записывала события своей жизни в мельчайших подробностях, вторая писала эти самые стихи.

– Продолговатый и твердый овал, черного платья раструбы… – цитирую я Тане наизусть. – Юная бабушка! Кто целовал ваши надменные губы?

Таня говорит, что ей нравится. Знать бы только, что такое раструбы. И овал… О чем это? Если о лице, то почему он твердый, а не мягкий.

С Таней всегда так. Ей непременно все нужно подвергнуть сомнению. Говорю ей, к примеру: все, тарелка чистая, взгляни, она не блестит и не жирная совсем. Таня удивляется: как же она может быть чистой, если ты помыла ее холодной водой. Но вытерла-то я ее насухо, ни жира, ни липкости, ни одного микроба. И Таня недоверчиво смеется.

У Тани дома огромная библиотека и пианино. Сплошь предметы моего обожания. Когда она расправляется с грязной посудой, можно пойти наконец посмотреть книги или понажимать клавиши пианино. У меня всегда получается музыка, хоть я играю одним пальцем и без нот. Что касается книг, то, будь моя воля, я бы взобралась на табуретку и торчала на ней часами, жадно перелистывая страницы, но нужно держать себя в рамках приличия, поэтому я скромно жду, пока Таня сама предложит мне взглянуть на них. Книжных стеллажей много – целая комната от пола до потолка. Не считая полок в гостиной. Танина мама работает кем-то главным в обществе книголюбов. Стеллажи пестрят тканевыми корешками «Библиотеки всемирной литературы», собраниями сочинений классиков, современными детективами, альбомами о природе и энциклопедиями. В поисках стихов я алчно хватаю с полки одну книгу за другой, забывая о правилах хорошего тона, но каждая новая книга оказывается либо литературой Средневековья, либо Шекспиром, на худой конец пьесами каких-нибудь норвежцев. Все это так сложно, не для средних умов, как говорит моя мама.

– Ты нигде не встречала тут у себя стихи случайно?

Моя душа жаждет поэзии, нуждается во вдохновении и никуда не движется. Пушкин начал сочинять в семь лет, а мне уже восемь, и я до сих пор не написала ничего выдающегося.

Таня признается, что ей не очень нравится читать. Некогда, просто не хватает времени, так много дел.

Я удивляюсь: какие же дела летом?

Таня вздыхает и говорит, что я счастливая, если не знаю, сколько времени отнимает дача и все эти глупые огороды. Не то что читать – жить не успеваешь!

Мы находим волоокого Лермонтова, немного опухшего Апухтина, Некрасова с сизым носом, похожего на старообрядческого бога, и пышноусого Брюсова. Большинство этих книг мне известны, и я обещаю почитать Тане самые впечатляющие стихи. Благодаря им я начала увлекаться мифологией, в прошлом веке поэты обожали упоминать каких-нибудь античных героев и сюжеты древности.