Валсарб

Только взгляну, буквально на секундочку, потому что не стремлюсь расстаться со своей коллекцией, если это не что-то по-настоящему стоящее. Раньше я ничего не собирала, а теперь собираю купюры со зверюшками. Они довольно милые, разноцветные и шелестящие. Эти купюры. Звери, на мой взгляд, могли бы быть и симпатичнее. Один маленький мальчик решил вырезать их для увлекательной игры в Беловежскую пущу, его мама и глазом не успела моргнуть, как разом лишилась аванса в непроглядной чаще нужды и дефицита. Позавчера в качестве именинницы я разжилась парочкой хищных животных, однако с таким заповедником не разгуляешься, решительно преобладают белочки, поэтому я только посмотрю.

В книжном магазине иногда густо, иногда пусто. Но в будни летом почти никого нет. Хорошо, когда людей много, я не так привлекаю внимание. Иногда я специально замедляю шаги и жду, чтобы в магазин вошел кто-то еще, желательно какая-нибудь бойкая женщина, которой понадобятся либо профильные тетради, либо что-нибудь желательно не о несчастной любви, но романтичное, либо просто несколько десятков картонных папок со скоросшивателем. Она отвлечет тетю Лену или ее напарницу, я забуду все наставления самой себе о том, что можно попросить, а не щуриться из-за стойки, и буду блаженно изучать обложки, аппетитно выставленные на витрине. Впрочем, если в магазине никого нет, то есть пока никого нет, потому что всегда есть вероятность, что кто-нибудь войдет и попросит географическую карту (но не летом, не летом, кому летом может понадобиться географическая карта, если можно ограничиться бесконфликтным атласом), нужно с невозмутимым видом направиться к стеллажу с букинистической литературой, к книгам, которые «сдали», предали, как дочери – Лира. Обычно недорогие, с потертыми корешками и испачканными форзацами, они бывают гораздо лучше новинок. Именно среди таких отверженных книг я и нашла весной свой двухтомник Гюго.

Я только посмотрю и…

Неужели бывают такие толстые книги! Неужели ее кто-то мог сдать… Воспоминания сестры моего поэта. Моего любимого поэта. Подарок на мой день рождения, не иначе. Серый переплет, красный корешок, золотые тисненые буквы. Более семисот страниц! Издана девять лет назад, стоила три рубля тридцать копеек. Страшно открыть задний форзац и взглянуть на листочек, вклеенный чужеродный листочек с новой ценой. Пальцы становятся влажными, даже какими-то липкими.

– Тебе помочь?

Вздрогнув, я робко улыбаюсь и молчу, тетя Лена доброжелательно смотрит на меня.

– Нет, спасибо.

Господи, откуда во мне этот хриплый голос.

Закрываю глаза, открываю книгу там, где стоит новая цена, открываю глаза, в шее пульсирует, руки ватные, сердце падает и замирает.

Они просто добавили ноль к первоначальной стоимости книги. Моя купюрная коллекция может спокойно разбрестись по дремучему лесу несправедливости. Чтобы завладеть воспоминаниями, нужны целых три зубра, лось и волк. Или три зубра и три рыси. Или три зубра и десять бобров. Проблема в том, что у меня нет ни одного зубра, и мой зоопарк, даже при содействии медведя, способен покрыть только одну треть необходимой суммы.

Я поспешно ставлю книгу на полку, пытаясь закрыть ее остальными, другими, более тонкими и менее ценными, в магазин заходит мужчина, спрашивает авторучку, заходит бабушка с внучкой лет пяти, заходит такой же, как я, испуганный мальчик.

У меня мало времени, я обещала, точнее, мне велели, почистить картошку и навести порядок на и в письменном столе, другие дети встречают родителей с ужином, никогда не оставляют бумажных завалов и ящики их столов хорошо открываются и закрываются, поскольку не набиты разным хламом. В то время как я черт-те чем занимаюсь, лишь бы только не находиться дома, причем даже не в состоянии догадаться, что можно не только почистить картошку, но и сделать из нее пюре. На самом деле я догадываюсь. Только мне не нравится готовить. Я боюсь испортить дефицитные продукты. Боюсь, что молоко убежит, а комочки в пюре останутся. Чего я не могу понять, так это того, зачем кому-то, кроме меня, так уж жизненно необходимо, чтобы ящики стола хорошо открывались и закрывались. Ведь это ящики моего стола.

Магазин оживает, наводняется людьми, обо мне забывают, и я начинаю кружить близ сокровища, которое минутой ранее запихала подальше от посторонних глаз, намереваюсь уйти и тут же пускаюсь в африканские ритуальные пляски вокруг полки, в какой-то момент беспомощно наблюдая, как моя рука снова тянется к «Воспоминаниям». Отчаянно стараясь казаться равнодушной, я листаю хрупкие, немного волнистые страницы, усыпанные мелким шрифтом, пока книга сама не открывается на гладкой, глянцевитой вклейке с фотографиями. Фотографиями поэта, чьих стихов не достать в Валсарбе и не выкупить у маминых подруг ни за какие коврижки, чьи сборники мне дают на время, чтобы я могла переписать их в общие тетради, а потом выучить наизусть. Будь моя воля, я отдала бы за эту книгу все свои продовольственные купоны, но, во-первых, моей воли недостаточно, а во-вторых, здесь они все равно не помогут.