Валсарб

Сидели возбужденные на кухне, как заговорщики, провожали бледный мартовский день чаепитием, обсуждали ткань, обсуждали банты, тетя привезла из Индии невиданной красоты материалы, фантастическая расцветка, единственная в Валсарбе, а может быть, в стране. Легкий цветастый шифон с люрексом, таких платьев даже в журналах «Бурда» нет, а у Али будет. Подливали кипятку в заварку, шелестели конфетными фантиками, искрились и фонтанировали идеями, какие лучше колготки, какая лучше прическа, будут ли танцевальные номера, или поделки своими руками, или. А кто будет участвовать, пока записали только пять девочек, кто еще – неизвестно, но точно будет дочка Той, как ее фамилия, Воспитательницы, которая, а! помню, да, на что она надеется, нет никаких шансов у дочки Той Воспитательницы.

Мама заливается довольным румянцем и порывисто обнимает Алю за плечи, а ведь мама никогда никого не обнимает, приседает, заглядывая ей в глаза: нужно выучить песню, Аленька, ты сможешь выучить песню? – я подумаю, какую, ты обязательно победишь.

До конкурса еще далеко, готовятся заранее, девочки маленькие, а нужно решить вопрос нарядов, решить вопрос очередности номеров, выучить текст, все упорядочить, научить детей не бояться сцены и держаться раскрепощенно перед полным залом дома культуры, я прихлебываю чай и думаю о том, что нужно будет пойти в день икс пораньше, занять места поближе, иначе я ничего не увижу, а может, билеты платные, тогда у нас будут пригласительные, а как же, мы же родственники, я выхожу из-за стола и думаю о том, что Аля – самая красивая девочка в городе, с ней соперничать нелегко, а возможно, даже глупо, если только не какая-нибудь случайность, если только не «длинные руки» и связи.

В детской у меня беспорядок, Аля проходит сразу к тахте, садится и смотрит немигающим взглядом, как я вытираю стол бумажным полотенцем.

– А мне детей еще не подарили, зато моей кукле можно расчесывать волосы…

– Интересно, каким будет главный приз на конкурсе? – Протерев стол, я ставлю его на полку, к остальной игрушечной мебели.

– Обо мне напишут в валсарбской газете, как думаешь?

Я смеюсь: давно ли ты научилась читать? – и Аля смеется вместе со мной. Потом следит за мной долгим взглядом, потому что я хожу по комнате, будто заведенная: мне вечно здесь неуютно.

– Тогда у твоей бабушки в гостях… Когда мы играли в куклы…

Липкое и зудящее беспокойство охватывает меня.

– Я расскажу, хочешь? Один мальчик из нашего двора позвал меня к себе домой и включил такое кино про любовь…

– Ну и зачем ты ходишь к каким-то мальчикам? Ты кому-нибудь рассказывала об этом? – Я сажусь прямо на пол, у ее ног, плохо соображая, что делаю.

– Нет, не рассказывала. И ты не говори, не скажешь?

– Не скажу. Если ты мне пообещаешь никогда, ни при каких обстоятельствах не ходить к этому мальчику домой. И к другим тоже, конечно. Кстати, сколько этому мальчику лет?

– Осенью он пошел в первый класс… У него еще есть старший брат, уже большой.

Признаться, я и не подозревала, насколько это тяготило меня. Нужно было расспросить Алю сразу. Вся невысказанная тревога, колом засевшая в груди, рассыпается в прах и пепел, и становится легче дышать. Причина тому – уже взрослый брат, человек небольшого ума, раз оставляет улики и грешные видеокассеты.

– Ты не пообещала…

– Клянусь!

Взрослые покончили с чаепитием, а мама определилась с песней. Она зовет всех в зал, говорит: «Мы пели в молодости», говорит с воодушевлением, но так, будто это было давно, несколько столетий назад, поправляет смущенно локоны, завитые электроплойкой, «мы пели в молодости», маме тридцать два года, непонятно, как называется мамин возраст сейчас. Песня длинная, с одним рефреном: папа, подари мне куклу, я ревностно верчусь рядом, бегаю с ручкой и листочком, пытаясь записать текст быстрее тети, желая выучить слова быстрее Али.

Не вертись, не вертись.

А папа может подыграть, правда, папа, ты можешь, гляди-ка, песня про тебя, а ты раньше ее слышал? – он все на свете способен подобрать на слух, правда, папа? – я тоже могу, только на пианино, жаль, что у нас нет такого пианино, как у…

Ты можешь помолчать?

Все смахивает на премьерный показ цветного кинофильма, все дома, всем весело, папа с улыбкой растягивает меха, фальшивит в аккордах, Аля послушно повторяет за мамой слова, неверно интонируя в куплетах, я под стекло-ом, я на витрине, я путаюсь под ногами, у всех, кроме папы, его ноги тоже заняты игрой на баяне, притопывают и отбивают ритм, тетю смешит эта его нога, и она громко и заливисто хохочет, я танцую, не в силах совладать с эмоциями, с ощущением переполняющего счастья, ведь Алин конкурс еще не скоро, они будут приходить часто, и мама станет печь пироги, чтобы потом пить чай на кухне и репетировать подолгу, пока Аля не запомнит слова как следует, а я запомнила уже, запомнила и выбегаю в переднюю, выбегаю на кухню, проверяя вполголоса свои вокальные данные: как хорошо, когда кому-то на этом свете нужен ты.