Вальсирующая

Тем более родители новоиспеченного борца с коррупцией тотчас устроили Коху на службу в прокуратуру.

– Лупа, трость и плащ – три аксессуара Шерлока Холмса. Может быть, лупу? – озабоченно спрашивала Искра. – Или набор красивых разноцветных презервативов?

– Мне уже восемьдесят лет, я могу делать что захочу, – говорила она. – Ребята, это же какой юбилей – только ты и космос!

– Я больше не коммунистка, а буддистка, – она говорила нам. – Я абсолютно счастлива. Это происходит со мной с восьмого числа. Я собираюсь всем дарить ласку и гуманное отношение.

Убежденная в своем соприкосновении с высшими сферами бытия, она излучала свет и тепло во всех направлениях.

– Бог вам в помощь, – ласково обращалась она к каким-то мошенникам.

– Сегодня такой день счастливый, – говорила она, – даже все негодяи и подлецы были очень ко мне расположены.

В электричку, где Искра ехала на дачу с новым веником, торчавшим из сумки, вошел мужик, достал пистолет и сказал:

– Если я проеду Кубинку, всех уложу.

Мать моя отвечала ему приветливо:

– Так, молодой человек, сядьте и сторожите своим пистолетом мой веник. А я пойду посмотрю по расписанию, когда будет Кубинка…

– Ты знаешь, – она мне сказала однажды, – я уже привыкла, что все умирают. Но я еще не привыкла, что я тоже умру.

Помню, эта фраза не просто меня опечалила, а совершенно возмутила. Мы ведь уже и представить себе не могли иной Искры, кроме – вальсирующей, летящей, насмешливой, молодой, повсюду разъезжающей со съемочной группой, выигравшей войну, способной всё превозмочь и уладить, сгладить, встряхнуть, совладать, одолеть и осилить и превратить наши мелкие поражения в одну большую победу.

– Ну-ну, мы так не договаривались, – говорила Искра. – Вам время жить, нам – тлеть!

И всё норовила меня прихватить с собой на Ваганьковское кладбище, ей было кого там навещать, попутно осмысливая закон бытия и небытия, прижимая к груди уходящее, хотя я предпочитала прогулки в Ботаническом саду и всячески норовила увильнуть.

– Зря, – говорила Искра. – Ваганьково – это самое оживленное место во всей Москве! Ты не пожалеешь: я буду прибираться у бабушки, а ты вокруг по дорожкам гонять на роликах!

Ах, как ей не хватало теперешней инновации кладбищенской – большого трехколесного велосипеда с корзинками – куда можно бросить цветы, выпивку и нехитрую снедь и покатить с самым беззаботным видом в соломенной шляпке по тем дорожкам, куда Искра влекла меня “гонять на роликах”.

Ее же вариант был чисто некрасовский: холодными снежными зимами, закутавшись в каракулевую шубу, которую незадолго до своего ухода она с доплатой обменяла в проезде Соломенной Сторожки на легкую, натурального меха, “итальянскую из кошечек” (“Что ты шарахаешься? Померяй, померяй…”).

…Мороз-воевода дозором обходит владенья свои…

– Ой, сколько у меня было поклонников – замечательных, прекрасных, – но все они уже виртуальные, – говорила она, сгребая осенние листья, протаптывая тропинки в снегах, укладывая еловые ветки, развешивая новогодние шары, возжигая свечки, опрокидывая рюмашку, поминая почивших в бозе родных и друзей, любимых писателей и артистов, однокашников и однополчан.

– …Яшка Берх, какой переводчик, в совершенстве знал восемнадцать языков, а остальные десять – кое-как. Спи, незабвенный Яшенька, безмятежным сном до светлого утра… А тут наш майор Барабанов…

Студенты снимали фильм об Искре. И спрашивают – был ли у нее военно-полевой роман? Она говорит: был один майор Барабанов, он мне писал такие письма… Он мне писал: “С твоим именем я иду в бой!”

– И всё? – они спрашивают.

– И всё.

– Ну-у, это…

И незабвенную бабушку Грушу, пусть земля ей будет пухом, на аллее певицы Вари Паниной, где, собственно, Искра собиралась обрести покой, когда ее призовет Творец и вечный Воссоздатель вселенной.

– Я подготовила сверточек, что на меня надеть, когда… Вот бархатное зеленое платье, – говорила нам Искра. – Я его разрезала и сделала спереди на пуговицах, чтобы легче было надеть. Но сейчас я уже поняла, что оно…

– Вышло из моды?

– Нет, что оно мне узко. Но с тех пор у меня появилось много других платьев, и кофта в розах, которая мне так идет…

При входе у ворот она благодушно высматривала себе мемориал, и, надо сказать, ничто там не задевало струн нашего сердца из образцов, представленных на обозрение. Искре хотелось найти такой камень (“…ну, знаешь, встречаются по обочинам дорог —…с лица необщим выраженьем…”). Она уже и эпитафию сочинила и требовала, чтобы я, когда пробьет час, там поместила ее рукотворные стихи. Я всячески артачилась, а она: “Я тебя и спрашивать не буду. Закажу металлическую пластинку с текстом, фотографию керамическую в овальчике, где я молодая и красивая, в Кратово, у калитки, а вам лишь останется дописать дату ухода”.