Вальсирующая

И приводила в пример друга юности Гену Маслова по кличке САМ (“САМ я – или не САМ?!” – любил восклицать Маслов). Гена заблаговременно воздвиг себе мемориал на Востряковском кладбище – парадным фасадом к дорожке, заказал свой портрет и с простодушным и благородным тщеславием соорудил взволнованный панегирик самому себе с перечислением званий и заслуг в области ракетостроения, высеченный капителью на собственном надгробии.

После чего у Гены прорезался очень хороший баритон.

Искра его устроила в хор ветеранов, они выступают везде, поют песни военной поры, теперь он взялся хлопотать насчет сольного концерта! Расширяет репертуар, подружился с аккомпаниаторшей, та была заворожена его пением, и давай у Искры выпрашивать ноты песен, которые Пётр Лещенко пел белогвардейцам, – для аккомпанемента.

– Не дам, и не проси! – отвечала Искра. – Я потеряла пластинку Лещенко – чуть с ума не сошла! Заезженную пластинку с этикеткой – там сидит собачка возле граммофона, мы с мамой слушали на патефоне – шипение, сквозь которое едва пробивался голос: “Голубка моя, умчимся в края, где всё, как и ты, – совершенство…” А если я лишусь нот – не переживу!

– Но я должен иметь в репертуаре не три песни, а шесть, – убеждал ее Маслов своим живым и сочным баритоном. – Вдруг будут вызывать на бис?

“Я тоскую по родине, по родной стороне моей” – была его заветная мечта.

– Ой, боже, мне этот романс нужен был для передачи, я обыскалась во всех библиотеках музыкальных – нету. Все думали, что это песня Лещенко, – говорила Искра. – А это песня Юры Храпака. Мне Юра говорит: тебе нужна эта песня? Вот ноты и слова! Оказывается, они во время войны проходили Бухарест, и Юра в каком-то кафе на салфетке набросал тройку строф. Лещенко увидел и понял, что это Песня. А мелодию сочинил какой-то Ипсиланти…

В итоге Маслов пришел к ней переписывать ноты и подарил альбом, выпущенный за свой счет: кто его любил из женщин и кого – он.

– В двух томах? Чтобы раздать по библиотекам? – интересовался Лёшик.

– Да просто себе на заметку, – отвечал Галактион. – Разве всех упомнишь?

– И за что нас Бог милует, что нам всё смешно? – говорила Искра.

Со смехом она рассказывала нам, что сейчас распространен такой вид махинаций: как кто- нибудь отправится в мир иной, милиция и скорая помощь сообщают в похоронную компанию, те находятся в доле, приходят, шельмы, и забирают усопшего. А потом звонят родственникам и предлагают выкупить его за огромные деньги.

– Если так поступят со мной, сохраняйте спокойствие, – говорила Искра. – Вы единственные, с кем они смогут вести переговоры. В этой ситуации, как и во всех остальных, главное не торопиться и вести себя с достоинством.

По случаю Дня Победы ветеранов войны пригласили в арт-клуб МУХА на товарищеский ужин. Там Лёшу попросили расписать солонки, тарелки, чайники и кружки портретами известных художников и композиторов.

Искру позвали с Любой, но Зинкина хворала последнее время, не выходила из дому, вместо нее пришла Света Бронштейн. Явились другие ветераны с орденами и медалями, им накрыли стол, Свете досталась тарелка с портретом композитора Сальери.

Она позвала официанта и сказала:

– Я отказываюсь кушать из такой тарелки.

Ей сменили тарелку, а там опять Сальери!

– Она сидит, чуть не плачет, – рассказывала Искра. – Тогда я Светке отдала свою тарелку с портретом Мендельсона, а Сальери забрала себе. Так после борща ей принесли второе – и снова Сальери! Такая судьба у человека – никуда не денешься.

После обеда их снимал фотограф из журнала:

– А ну, бойцы, – велел он, – скажите “сыр”, что головы повесили?

– Все сказали “сыр” и как будто бы улыбнулись, – рассказывала Искра. – А я заранее обдумывала перед зеркалом, как быть красивой, и поняла, что надо сказать слово “ёп”!

– Нас осталось трое из дивизиона, – говорила Искра, так она за свои деньги перед самым Днем Победы во дворе родного дома на Белорусской открыла мемориальную доску мальчикам ее двора, погибшим на войне. Там были два брата – футболисты Чашкины, Игорёк и Жорка, они играли с испанцами за “Динамо”. – Тогда же это в диковинку – матч с испанцами, – говорила Искра, – конечно, мы на стадионе “Динамо” всем двором болели за Жорку с Игорьком!

И вот открытие – все пришли, встали у мраморной доски и плачут (“А кто эта бабушка, плакала, с ребенком на руках?” – “Так это Танька Васильева с внуком, тут ее муж записан – Васильев Роман!”). Сын Сарычева прилетел из Казани, привез цветы, положил отцу. Светка Бронштейн, она вернулась из лагерей в их с мамой квартиру на Белорусской, – как ей не плакать, когда Игорёк – ее первая любовь? Приехал Коля Ральников из Липецкой области, однополчанин Искры и Любы Зинкиной, Искра купила тахту, чтоб Коляше было на чем спать. Потом все валом повалили к Светке – дверь круглый день открыта, кто несет кастрюлю с картошкой, кто водку, кто селедку, кто что…

– За тех, кто, увы, не с нами! – Ральников поднял рюмку.

– За тех, кто пока не с нами… – сказала Иск- ра и выпила, не чокаясь.

А через неделю не стало Любы Зинкиной.

Искра написала на листочке: