Вальсирующая

Наш участковый милиционер Голощапов Александр Давидович снял фуражку, положил ее на бортик балкона, вытер лысую голову носовым платком и принялся старательно вынимать их из петли, одного за другим, рассказывая во всех подробностях, что их за подобные вещи ожидает в загробном мире. Они не сопротивлялись, ничего. Когда их увозили, на лицах у них были написаны небесная радость, счастье и веселье, как будто они уже очутились в раю.

Их увезли в сумасшедший дом. А жители нашего дома на чахлой траве плясали под звуки волынок и свирели, делясь впечатлениями о том, как все-таки разные люди по-разному отводят душу.

– Целая семья сумасшедших! – со смесью ужаса и восхищения воскликнул стоявший рядом со мной узбек или калмык. – Не кто-то один, а все!!! И это неудивительно: шизофрения, – стал он охотно объяснять мне, – великолепно передается по наследству. Вот почему шизофреникам, – он уже весело шагал со мной рядом на почту, – не рекомендуется иметь детей. Но в данном случае один шизофреник полюбил другого. И всё. Им так хорошо друг с другом. Они очень увлекающиеся. Один предложил: “Давайте повесимся?” И все обрадовались. Четвертый, наверное, не соглашался. А ему сказали: “Ты что, дурак?” Или ему сказали: “Давай вешайся с нами, а то мы тебя по-настоящему повесим”. Он испугался и повесился. А то с ними шутки плохи.

И мы пошли с ним, страшно довольные таким чудным разговором. Мне он понравился, этот калмык, понравилось то, что он так и дышал незаурядностью. Все люди вокруг меня, я заметила, как-то некрепко держатся за жизнь. Он же совсем не производил впечатления человека, ходящего по краю пропасти.

– Вы случайно не калмык? – спросила я. – Или вы калмык?

– И то и другое, – ответил он.

У него было такое лицо – его невозможно забыть. Если смотреть на него слева, лицо было строгое, суровое, пронзительное. Зато правый глаз глядел не на тебя, а куда-то вдаль, в вечность, от этого вся правая сторона смотрелась мягче и сносней.

Звали его Тахтамыш.

– У вас есть “Известия для одинокого мужчины”? – громко спросил он, войдя на почту.

Брюки мешковатые, рубашка на животе расстегнута, живот весь в складочку, сам разморенный.

– Какая красивая девушка! – сказал Тахтамыш, распахивая свои объятия почтальону. – Из моих мест. Как это хорошо, – воскликнул он, – что в Москве много южан. Город живой, когда тут ходят арабы, евреи, негры, кавказцы… Газета сегодняшняя? Завтрашняя?

Даже просто глядеть на него доставляло удовольствие. А уж идти с ним рядом и разговаривать обо всем на свете! Правда, разговаривал обо всем на свете он один – это был монолог.

– Вот о чем я мечтаю, – он говорил, дружески обняв меня за плечо, – все время лежать в кровати, пускать мыльные пузыри и любоваться игрой радужного света на их боках.

Подобное заявление могло обескуражить любого, кто спал и видел, как ему в свои неполные тридцать четыре стать наконец женой, женщиной, матерью, заиметь собственный дом, семью и отделиться от Фиры с Йосей! Но Тахтамыш выглядел до того цветущим, в желтой рубашке с оттенком калифорнийского лимона, в новых оранжевых ботинках, так и напрашивался сам собою вопрос: есть ли у него девушка в общепринятом смысле этого слова?

– Вам никто не говорил, – вдруг спросил он, – что у вас череп очень красивый? Когда видишь такую женщину, тут же хочется овладеть… ее вниманием, мыслями, душой.

Я почувствовала, как я восстаю из пепла.

– Вы очень соблазнительная, – продолжал Тахтамыш. – Пойдемте к вам? Купим чего-нибудь поесть. Вы любите пиво? Нет? Я люблю пиво. Кстати, о любви! Поговорим о сладости поцелуя. Вы любите целоваться? Я очень люблю целоваться. А вы подарите мне поцелуй? Да? А когда вы поняли, что хотите целоваться со мной? Шли-шли, и вдруг раз – и поняли? Волнуетесь? – спросил он, когда мы ехали в лифте. Он держал в руках пиво, грудинку и колбасу.

– Да, – сказала я.

– Не надо, не волнуйтесь. Всё очень просто.

Колбаса выкатилась у него из рук и упала на пол.

– Падшая колбаса, – величественно произнес он.

Йося, Фира, ну что вы окаменели с чемоданами на пороге, когда вам открыл Тахтамыш? Говори, Йося, что тебя потрясло? То, что он полукрасный, полусиний и полузеленый? Так спроси, Йося, что это с ним? Ничего, он ответит тебе, мы, калмыки, такие. Или он на артиста похож, который подлюг играет? Да не рассматривай ты его так придирчиво! У него в животе начинает бурчать от чрезмерного внимания. Дай я тебе расскажу о моем Тахтамыше. Рожденный в деревне, он оказался не создан для нее. Родители его, я знаю, Йося, тебе это небезразлично, интеллигентные люди – погонщики верблюдов, и сам он ученый, знаток – носитель татарского эпоса. Он турок-сельджук, Барбад, укрывшийся в ветвях кипариса. Он крупнее лошади, покрыт рыжей шерстью, но морда, уши и две длинные тяжелые косы у него черные. При появлении всадника или пешего он притягивает их к себе своим мощным дыханием и заглатывает, он глотает и камни! Убить его можно стрелами в незащищенные шерстью места, и когда он станет падать – подойти и разрубить его мечом.