«Ах, дорогой Герхард, сегодня я с ужасом заметил, что ты собираешься уезжать двенадцатого, а у меня твоё письмо пролежало почти два месяца. Может быть, ты бы чуть помедлил с отъездом. Это я сейчас диктую, чтобы оно вообще попало на бумагу… Почему я не писал – нужно говорить слишком длинно или слишком кратко, как почти всегда в таких случаях. А краткий и длинный вариант состоит в том, что в последние недели я пасовал перед писаниной, вернее, перед трудностями, с которыми мне, к сожалению, приходится сталкиваться при письме. Не всё, что можно об этом сказать, годится для диктовки, но мы, я надеюсь, поговорим ещё в этом году. Моё единственное утешение при такой деятельности в десяти направлениях состоит в том, что я всё больше научаюсь беречь перо и руку для наиболее важных предметов, а всё текущее для радио и газеты набалтываю в фонограф. То, что при этом введения к письмам причисляются к написанным вещам, тебе подтвердят, как я надеюсь, и новые письма… Если бы в этой стране ещё можно было что-то продать, кроме статей по 25 или 50 пфеннигов, то книга, которую предполагают образовать эти письма, давно бы нашла издателя. А так я веду переговоры там и сям, не строя для себя никаких иллюзий. Иногда мне чудится, будто и за моей спиной возникает что-то в форме записей, которые я делаю при удобном – а чаще неудобном – случае несколько последних недель; эти записи касаются моей жизни в Берлине.
Если это письмо застанет тебя ещё в Палестине, пошли мне как можно скорее копию твоего письма к госпоже [Эдит] Розенцвейг. Взамен ты получишь, побывав у меня, два последних тома Брехта. В остальном всё моё существование я поставил на прижизненную или посмертную славу Брехта: недавно, после продолжавшихся два года интриг, мне удалось получить первое издание его “Домашних проповедей”, которое так и не попало в продажу и было выпущено тиражом только 25 экземпляров353
.Что это за две большие работы, о которых ты – из заносчивой скромности и скромной заносчивости – ничего не сообщаешь? И смею ли я надеяться, что получу гранки твоей статьи о каббале в энциклопедии?[12]
Здесь теперь начинается год Гёте, и я как один из двух-трёх людей, которые как-то разбираются в предмете, конечно, не получил никаких заказов. Не мог бы ты ради праздничного дня дать протрубить в иерихонскую трубу?
Планов я строить не могу. Если бы у меня были деньги, я бы удрал отсюда лучше сегодня, чем завтра, но когда представится случай [и] представится ли вообще, я не знаю.
Пиши поскорее и не игнорируй меня в Европе. Сердечный привет. Твой Вальтер».