То, о чём я расскажу далее, можно по-настоящему понять, лишь зная особенности атмосферы, царившей на Ибице летом 1933 года. Весной нам ещё удалось застать ту удивительно спокойную обстановку, к которой мы привыкли за предыдущий год, однако летом ситуация изменилась. Неожиданно на островок нахлынул поток людей. И некоторые из них были далеко не самыми приятными личностями. Под видом политических беженцев, среди коих число выходцев из Германии неуклонно росло, тайком проскальзывали и настоящие нацисты, которые, как мы узнали позже, приезжали шпионить по приказу гестапо (об этом стало известно во время гражданской войны, когда они выдали немецкому грузовому судну, стоявшему на рейде в Ибице, настроенных против Гитлера немцев, которые не успели бежать с острова). Также нередко попадались осколки всевозможных народов, смытые с континентов волной злоключений – причём не всегда благовидных – и разбросанные по всем островкам планеты. Говорили, например, что тот тщедушный «инженер-агроном», который поселился в деревушке Сан-Винсенте и которого в 1936 году, в первые же дни испанской революции, непонятно за что расстреляли правительственные войска, был тем самым Вилленом, убийцей Жореса. Не знаю, стоит ли связывать это витавшее в воздухе тревожное чувство с появлением слишком большого числа чересчур странных приезжих, но те невероятные факты, которые мы узнавали о самых малоприметных людях, или скандалы, которые разгорались во всех уголках острова, явственно свидетельствовали о том, что чарующему умиротворению Ибицы пришёл конец.
В ту пору мой дом на улице Конкиста частенько был полон гостей. Ко мне приходили ужинать, работать, спать и даже воровать. Отваживать незваных гостей становилось день ото дня сложнее, но я всё же охотно общался с небольшой компанией писателей и художников. Проведённые с ними вечера смешались в моих воспоминаниях с разлитым по всему садику ароматом цветка под названием