Вальтер Беньямин – история одной дружбы

P. S. Чуть не забыл сказать тебе, что твоё письмо о книге [Оскара] Гольдберга [“Действительность евреев”] кажется мне самым важным и удачным из того, что я о тебе знаю. Я прочту его – с твоего разрешения – Хесселю, который до сих пор не может прийти в себя после нашего тогдашнего разговора о Бен-Гурионе. Теперь я надеюсь, что скоро выйдет “Возникновение каббалы”.

За указания, связанные с техникой получения паспорта, большое спасибо. Придёт время – и я им скрупулёзно последую».

Сейчас уместно сказать об упомянутой статье «Гёте», которую он написал во время переговоров по еврейскому проекту, за полгода до приезда Аси Лацис, в качестве своего первого «корыстного» продукта. Весной 1928 года редакция Большой Советской Энциклопедии заказала Беньямину статью «Гёте»³¹², которая занимала его до октября 1928 года, со «смертельным презрением к тому, что пришпоривает меня к сроку». В августе он писал мне, что такую статью «невозможно произвести иначе, как со счастливой дерзостью» [B. I. S. 481]. Этот очерк фактически носил характер некоего tour de force³¹³, который не оставлял желать большего самоотречения. Это был единственный результат его московских стараний, так как из его надежд получить возможность самостоятельно, т. е. не в качестве компилятора, сотрудничать в русских журналах ничего не вышло. В сравнительно большой статье, где Беньямин применил материалистический лексикон, он пытался в чрезвычайно грубом облачении преподнести свои взгляды, касающиеся Гёте и значения его основных произведений. Конечно, эта статья никак не отвечала желательному для Москвы направлению и была «положена под сукно». Вышла она в 1929 году, в сильно сокращённом и значительно переработанном, исковерканном редакцией варианте. Беньямин, который, конечно, осознавал недостатки претерпевшего множество нелепых искажений феномена Гёте, вынужден был обратить эту работу в шутку. Но от выраженной в ней интенции он никогда не отступал. После того, как статью отвергли в Москве, Вальтер предпринимал лишь вялые попытки опубликовать её в Германии и допускал возможность её последующей, не столь грубой обработки. Он послал мне копию этой статьи, которая хранится у меня до сих пор – 40 машинописных страниц. Когда много позже в Париже я высказал изумление кульбитами, которые Беньямин совершил в статье, чтобы получить возможность вставить туда и несколько оригинальных мыслей, он сказал: «Почему только идеалистам позволено танцевать на канате, а материалистические танцы на канате запрещены?!».

Мы с женой скептически отнеслись к плану перечислять ежемесячные выплаты в Берлин, даже при условии, названном самим Беньямином: сосредоточиться на иврите. Мы рассчитывали, что сумма в 300 марок позволила бы нашему другу – при тогдашних условиях – жить в Иерусалиме без дополнительных заработков – тем более, что расходы на занятия древнееврейским отпадали, так как Эша, будучи превосходной преподавательницей и поддерживая с Беньямином прекрасные отношения, хотела взять эти расходы на себя. В Берлине условия жизни были другие; оговорённой суммы вряд ли хватило бы, и приходилось бы отвлекаться на дополнительную работу.

Каков же был наш шок, когда Беньямин 18 октября сообщил мне о получении всей суммы, высланной Магнесом, и попросил меня передать ему сердечную благодарность! С этого момента мы больше не верили, что когда-нибудь увидим Вальтера в Иерусалиме, и уже предвидели, какая ситуация сложится в Берлине. Наши предчувствия скоро подтвердились его (напечатанным) письмом от 30 октября. Дескать, только после прибытия его «русской подруги» – а она приехала в Берлин в ноябре 1928 года, – Беньямин определится со сроками поездки в Иерусалим. И хотя путь к изучению иврита был открыт, но наметилась небезопасная конкуренция с безотлагательной необходимостью расширить работу о пассажах. Беньямин перенёс поездку на весну 1929 года. Благое, но объективно негодное решение д-ра Магнеса привело – при наметившихся в жизни Беньямина событиях – к крушению плана, если Беньямин вообще собирался его исполнять.