Вальтер Беньямин – история одной дружбы

То, что о начале занятий языком не было и речи, подтвердил его ответ на мои протесты, обходящий этот пункт молчанием; Вальтер написал его 23 ноября. На этот счёт там говорилось только: «Ты можешь рассчитывать на моё прибытие самое позднее – в марте». О том, как были встречены его книги – весной 1928 года вышла и «Улица с односторонним движением» – он писал: «Моя небольшая коллекция отныне из почти сорока вырезок зачастую курьёзного вида заинтересует тебя, и в Иерусалиме я сложу её к твоим ногам. Украшение собрания – язвительная рецензия в “Берлинер Тагеблатт”, её написал один берлинский фрукт, коему может благоволить (Альфред) Керр». Я раздобыл эту рецензию (от 11 ноября), в которой Вернер Мильх – фрукт не берлинский, а из Бреслау – зарабатывал себе полемические шпоры на Беньямине. Мильх, молодой специалист по барочной литературе (и тоже еврей), подверг обстрелу обе книги Беньямина, «остроумного фрагментиста», «разностороннее дарование которого оборачивается злым роком». Он охарактеризовал его как последователя романтических доктрин. «Однако это касается лишь одной стороны проблематичного явления Беньямина, для истолкования которого потребовалось бы пространное эссе. Обе книги… в их смеси академической сухости, журналистского размаха, филигранного философского труда и романтизированных кувырков – настоятельно рекомендуются всем любителям остроумного аутсайдерства». (Сожалел ли автор впоследствии об этой злобной атаке? В сборник своих «Небольших произведений», вышедший незадолго до смерти, в 1949 году, он её не включил.)

В феврале 1929 года Беньямин в письме, подтвердившем мои опасения, которые я ему высказывал, написал, что готов прослыть несерьёзным человеком, поскольку вынужден отложить поездку в Палестину на осень. Конечно, это соответствовало моему ожиданию и реакции, в которой лояльность Вальтеру сочеталась с растущим скепсисом относительно всего проекта. Поведение Беньямина привело к моему отказу на предложение «Юдише Рундшау», главному редактору которого, Роберту Вельчу³¹⁴, я рассказывал о своих беседах с Беньямином – когда Вельч попросил меня написать статью о его книгах, «чтобы в этой связи что-нибудь сказать о Беньямине как о еврейском мыслителе или вообще об отношении его мыслей к еврейству». Я намекнул на это Беньямину, и он написал мне: «Почему ты отказался от задания? – Впрочем, я знаю, почему – и да благословит тебя за это Господь». В том письме много говорилось о моих и его трудах, но не было ни слова об Асе Лацис, с которой он тогда некоторое время жил вместе на Дюссельдорферштрассе и которая вела активную кампанию против его палестинских планов – о чём я несколько месяцев спустя получил лишь косвенное известие в письмах Доры. В своих воспоминаниях Ася Лацис хвастается, что воспрепятствовала поездке Беньямина ко мне – причём события 1929 года она ошибочно отнесла ко времени пребывания на Капри в 1924 году, когда таких планов ещё и в помине не было. Беньямин просил меня рекомендовать ему учителя иврита в Берлине, и я указал ему д-ра Макса Майера, которого знал с 1916 года и который принадлежал к немногим сионистам из ассимилированных семей, действительно хорошо знавшим древнееврейский.