Вампирея капитана Блада

Едва лишь спокойствие и хладнокровие вернулись к нему, Питер попытался трезво оценить сложившуюся ситуацию на пьяную голову. Не ищите в этом противоречий, они есть!

Итак: «Арабелла» не могла выйти в море, «Инфанта» едва держалась на воде, «Ла Фудр» они сами сожгли, в никому не нужном форте оставался забытый вампирский гарнизон, который также не следовало бросать на произвол судьбы.

В конце концов Блад вынужденно согласился с тем, что у них нет иного выхода, кроме как вернуться под защиту форта, всё починить, заново переоснастить корабли и лишь потом рисковать зубами вырвать победу во втором раунде.

Вот так, тихо, без аплодисментов и фанфар, в пустующий форт вернулись победители, разбитые в коротком, но ужасном бою. Здоровое раздражение Блада ещё более усиливалось мрачным нудением Каузака. Воодушевившись быстрой и лёгкой победой над превосходящими силами противника, бретонец при первом же выстреле городских пушек впал в глубокую депрессию, заразив этой же нехорошей болезнью бо́льшую часть французских корсаров.

– Всё кончено, – кинулся он к Бладу, пытаясь схватить его за рукава камзола, – на этот раз мы попались! Мы умрём? Я ведь говорил, да? Мы все умрё-ё-ём!

– Я слышал это и раньше, – терпеливо огрызнулся капитан Блад, – но никто не станет отрицать, что мы вернулись с большим количеством кораблей и пушек.

– Что толку от пушек и кораблей, если нас всех убьют?!

– Ну, тогда беги плакаться в ногах адмирала, а я и разговаривать не хочу с такой трусливой тварью!

– Ты смеешь называть меня трусом?

– Да, смею! А ты против?

Бретонец, тяжело сопя в две дырки, исподлобья уставился на обидчика. Однако требовать от него удовлетворения не стал, помня судьбу Левасера и прекрасно понимая, какое удовлетворение можно схлопотать от капитана Блада. Поэтому он натянул улыбку, пытаясь перевести всё в шутку:

– Ну это уже не смешно, Питер! С друзьями так не поступают, а?

– Ты мне не друг, Каузак, и мне до смерти надоело вытирать тебе сопли! Если ищешь спокойной жизни, то не выходи в море, а сиди в курятнике. Думаю, там тебе самое место…

Разразившись бессвязными проклятиями, действительно более напоминающими петушиное кукареканье, кривоногий Каузак тут же отправился к своим людям – совещаться, рыдать, ругаться и решать, как быть дальше.

А капитан Блад, не забывая и о своих врачебных обязанностях, заглянул к раненым и пробыл у них до самого вечера, зашивая раны, вырезая пули, вправляя мозги и бинтуя конечности. Поздним вечером, сидя при свете факелов за импровизированным столом из старой бочки, он приказал доставить ему перо, бумагу и чернила, начав строчить на изысканном испанском вызывающее, но весьма учтивое письмо дону Мигелю.

«Нынче утром Вы, Ваше высокопревосходительство, убедились, на что я способен, – вежливо начал он, покусывая кончик пера. – Несмотря на более чем двойное превосходство в людях, кораблях и пушках, я потопил или захватил почти все суда Вашей эскадры. Мне не хотелось бы лишний раз беспокоить сон Вашего высокопревосходительства этим письмом, но я человек гуманный и ненавижу лишнее кровопролитие…»

Блад вспомнил, сколько вампиров в его флотилии, вздохнул, но оставил текст как есть. «Ненавижу лишнее кровопролитие» всегда хорошо звучит и всегда к месту.

«Поэтому, прежде чем круто разделаться с Вами, я из элементарных человеческих побуждений делаю Вам последнее китайское предупреждение. Если Вы заплатите выкуп в пятьдесят тысяч песо и поставите сто бочек креплёного вина, а лучше рома, то я не буду уничтожать уютный туристический Маракайбо и оставлю Вас в покое, коего вы совершенно справедливо заслуживаете по старости лет, недалёкости ума и полной профнепригодности к морской службе».

Подумав, Блад изменил число с пятидесяти на триста пятьдесят, приписав впереди тройку.

«Если же Вы, Ваше высокопревосходительство, неблагоразумно отклоните мои скромные условия и навяжете мне необходимость боя, то предупреждаю Вас: пощады не ждите! Я начну с того, что превращу в развалины чудесный город Маракайбо…»