Ван Гог. Письма

– форменный золотой дождь. Каждая линия была прекрасна, весь пейзаж – очаровательно

благороден. Я бы не удивился, если бы внезапно увидел кавалеров и дам, возвращающихся с

соколиной охоты, или услышал голос старопровансальского трубадура.

Земля казалась лиловой, горизонт – голубым. Я принес с пустоши этюд, он не идет ни в

какое сравнение с тем, что мне хотелось сделать…

Собирался я проехаться и по Камарг, но ветеринар, который как раз собирался туда и

должен был прихватить меня с собой, почему-то не завернул ко мне. Меня это, впрочем, не

огорчает: я не слишком люблю диких быков… Вот новый сюжет – уголок сада с

шарообразными кустами и плакучей ивой; на заднем плане купы олеандров. Трава скошена,

валки сена сохнут на солнце, вверху кусочек сине-зеленого неба.

Читаю «Сезара Биротто» Бальзака. Когда кончу, пошлю тебе. Похоже, что я собираюсь

перечитать всего Бальзака.

Едучи сюда, я надеялся воспитать в здешних жителях любовь к искусству, но до сих пор

не стал ни на сантиметр ближе к их сердцу. Перебраться в Марсель? Не знаю, может быть, и это

утопия. Во всяком случае, я не строю больше никаких планов на этот счет. Мне случается по

нескольку дней ни с кем не перемолвиться словом: открываю рот лишь для того, чтобы заказать

обед или кофе. И так тянется с самого моего приезда. Пока что одиночество не очень тяготит

меня – так сильно я поглощен здешним ярким солнцем и его воздействием на природу.

509

Я уже не раз писал, насколько Кро и Камарг, если отбросить колорит и прозрачность

воздуха, напоминают мне старую Голландию времен Рейсдаля. Думаю, что два прилагаемых

рисунка дадут тебе представление о том, каковы здешние равнины, виноградники и жнивье,

если смотреть на них сверху.

Уверяю тебя, эти рисунки стоили мне немалого труда; начал я также картину, но

закончить ее никак не удается из-за мистраля…

Эти обширные равнины таят в себе неотразимое очарование. Я никогда не скучаю там,

несмотря на весьма докучные обстоятельства – мистраль и мошкару. А раз всякие мелкие

неприятности забываются при одном взгляде на эти просторы, значит в них что-то есть.

Как видишь, никаких эффектов здесь нет – на первый взгляд, во всем, что касается

фактуры, это просто географическая карта, стратегический план, не больше. Кстати, я как-то

гулял там с одним художником, и он объявил: «Вот что было бы скучно писать!» А вот я уже с

полсотни раз взбирался на Монмажур, чтобы полюбоваться этими равнинами. И разве я неправ?

Гулял я там еще с одним человеком, который не был художником, и когда я ему сказал:

«Знаешь, для меня все это прекрасно и бесконечно, как море», он ответил: «Я же люблю это

больше, чем море, потому что это не только бесконечно – здесь еще живут люди». А уж он-то

море знает!

Какую бы картину я написал, не мешай мне проклятый ветер!..

Ты читал «Г-жу Хризантему?» Читая эту книгу, я не раз думал о том, что у настоящих

японцев на стенах ничего не висит. Просмотри описание монастыря или пагоды – в них

буквально ничего нет (рисунки и достопримечательности хранятся в выдвижных ящиках).

Поэтому работы японцев надо смотреть в светлой пустой комнате, из окон которой виден

горизонт.

Попробуй проделать такой опыт с обоими рисунками – Кро и берегом Роны. В них нет

ничего собственно японского, и в то же время они, ей богу, гораздо более в духе японцев, чем

все остальные. Присмотрись к ним в каком-нибудь светлом голубом кафе, где нет никаких

других картин, или просто на воздухе. Может быть, их стоит поместить в рамочку из тонкого

тростника, вроде багета. Я здесь работаю в совершенно пустом интерьере – четыре белые

стены по сторонам и красные плитки пола под ногами. Я настаиваю, чтобы ты рассматривал оба

эти рисунка именно так, как сказано, и настаиваю вот почему: мне очень хочется дать тебе

верное представление о простоте здешней природы.

510

Выставка японских гравюр, которую я устроил в «Тамбурине», сильно повлияла на

Анкетена и Бернара, но оказалась капитальным провалом.

О второй выставке на бульваре Клиши я жалею меньше. Бернар продал на ней свою

первую картину, Анкетен один этюд, я обменялся с Гогеном, словом, каждый что-то получил.

Если бы Гоген захотел, мы все-таки устроили бы выставку в Марселе; впрочем, на марсельцев

можно рассчитывать не больше, чем на парижан…

Вся моя работа в значительной мере строится на японцах…

Японское искусство, переживающее у себя на родине упадок, возрождается в творчестве

французских художников-импрессионистов.

511

Мы слишком мало знаем японское искусство.

К счастью, мы лучше знаем французских японцев – импрессионистов. А это – главное

и самое существенное.

Поэтому произведения японского искусства в собственном смысле слова, которые уже

разошлись по коллекциям и которых теперь не найдешь и в самой Японии, интересуют нас

лишь во вторую очередь.

Тем не менее, попади я еще хоть на день в Париж, я, без сомнения, заглянул бы к Бингу,

чтобы посмотреть рисунки Хокусаи и других художников великой эпохи.

Когда-то, удивляясь тому, с каким восторгом я разглядываю самые обыкновенные

оттиски, он уверял меня, что позднее я увижу еще и не такое…