«Ваня Коммунист»

И вот утром, когда солнце будто нехотя выползало из-за бугров левого берега, когда безумствовали в кустах птицы, а в реке плескалась рыба, белые корабли снялись со швартовых, крадучись двинулись к Морквашам. Расчет белых был прост: внезапно навалиться на флотилию красных. В том, что нападение будет внезапным, ошеломляющим,— белые не сомневались: во-первых, в утренние часы сон особенно крепок и сладок, во-вторых, разве часовые красных разглядят корабли, крадущиеся в туманной дымке? Если говорить откровенно, то наверняка и часовых-то нет. Не может мужичье воевать без руководящей офицерской руки!

Так рассуждали белые генералы, в это верили и офицеры. И вдруг все увидели корабли. Они шли навстречу. Шли, гордо неся на мачтах красные флаги, которые от солнечных лучей были огненными. Казалось, прикоснись — спалишься.

Появление флотилии противника удивило офицеров. Но то, что корабли красных шли кормой вперед, — поразило, на какое-то мгновение заставило забыть о том, что уже можно, что пора открыть огонь. Офицеры никак не могли понять, почему корабли красных спускаются кормой вперед? Ведь еще не было в военно-морской истории такого, чтобы корабли пятясь начинали бой!

Может, красные заранее драпать приготовились?

Но на палубах красных кораблей замелькали злые огоньки орудийных выстрелов, и снаряды вздыбили воду.

Не успели осесть первые водяные столбы — взметнулись другие. Теперь еще ближе. Горячие осколки забарабанили по броне.

Белые тоже открыли огонь. Несколько секунд опоздания, но многое уже потеряно. Ведь красные

почти пристрелялись. Кроме того, комендоры белых волнуются, стреляют торопливо. Некоторые снаряды рвутся даже на берегу. Много ли толку от такой стрельбы?

Все, что было до первого вражеского залпа, Василий видел и запомнил прекрасно. Но едва первый осколок вспорол палубу рядом с ним — все заволоклось каким-то лихорадящим туманом. Василий, как сквозь сон, услышал команду Маркина:

— Полная скорострельность!

Потом орудие Ефима, около которого стоял пулемет Вишневского, чуть развернулось и бахнуло почти над головой. Горячим воздухом сорвало бескозырку. Василию показалось, будто голова наполнилась чем-то раскаленным, вот-вот лопнет, и, не понимая, зачем это, он сжал ее руками, припал щекой к желтоватым доскам палубы.

Сколько времени он пролежал так — Василий не знал. Он просто вдруг увидел, как три щепки, одна за другой, оторвались от палубы. Оторвались в нескольких сантиметрах от его лица.

И тут же услышал, как Вишневский кричал:

— Крой, Ефим, не жалей!

Оказывается, корабли так сблизились, что вступили в бой пулеметчики. Одна из вражеских очередей и прошлась по палубе «Вани».

Все десять пулеметов «Вани» строчили длинными очередями. Пулеметные ленты сами рвались из рук Василия, бояться стало некогда, и он перестал замечать вспышки вражеских выстрелов. Теперь Василий с упоением вслушивался в скороговорку своего пулемета.

Но пулемет вдруг смолк.

— Заело? — крикнул Василий.

— Смылись гады, — неожиданно спокойно и тихо ответил Всеволод. Волосы рассыпались по его крутому лбу, блестели от пота. Всеволод откинул их рукой. Тотчас на лицо легли темные полосы: пальцы Вишневского были в пороховом нагаре.

— Как так смылись?

— Обыкновенно. Удрали и все.

На реке не видно ни одного вражеского корабля. Лишь за мысочком, поросшим низким, но плотным кустарником, вьется черная струйка дыма: концевой корабль флотилии белых торопится под защиту своих береговых батарей.

Василий захохотал. Солнце уже не казалось ему раскаленной докрасна сковородкой. Теперь оно радостно сияло в синеве, будто улыбалось. И прибрежный лес словно помолодел. Его зелень посвежела, стала нежнее, ласковее.

А река! Она играет солнечными зайчиками, нежно плещется у бортов «Вани». Словно гладит их.

Борта «Вани»... Они изрезаны вражескими пулеметными очередями и похожи теперь на лицо человека, болевшего оспой. Все в корявинах...

Напрочь сорван кожух правого колеса...

На палубе валяются снарядные и патронные гильзы.

Но дольше всего глаза Василия задерживаются на красных влажных пятнах, расплывавшихся по палубе. Это кровь. Кровь товарищей, которые еще час назад стояли на боевых постах и очень любили жизнь...

А Ефим орет:

— Даешь Казань!

Со ствола его пушки облезла краска, легкий броневой щит покрыт вмятинами, расстрелян почти весь запас снарядов, но Ефим искренне считает, что все в порядке и выбить белых из Казани — дело плевое.

Уходят вверх по реке канонерские лодки «Ваня», «Ольга», «Коновод» и катер «Олень». За ними буксир тащит баржу «Сережа», которая превращена в плавучую батарею. На палубе «Сережи» стоит сигнальщик и невероятно быстро размахивает флажками. Только глянешь на сигнальщика — сразу поймешь, что он семафорит о чем-то радостном.

— У нас скорострельность была такая, что от отдачи орудий «Сережа» сам шел против течения!— читает Всеволод Вишневский.