«Ваня Коммунист»

Молчит Василий Никитин. Выходит, был товарищ Маркин рядом с самим товарищем Лениным, с наркомами запросто, как с ним, Васькой Никитиным, разговаривал...

Что ж, большой, государственный человек Маркин — большое, государственное ему и дело поручили: создать и повести в бой красную военную флотилию. А легко ли создать флотилию? Легко ли воевать с белыми? Как говорил Всеволод Вишневский, белым разные империалисты пушки скорострельные и простые, броню, обмундирование и все

прочее эшелонами везут, а что есть у товарища Маркина? Мандат от Советской власти, что он уполномочен создать в Нижнем Новгороде флотилию. Да желание всего народа построить новую жизнь!

Вот поэтому, хотя не прошло еще и двух месяцев с начала формирования флотилии, часть ее уже дерется с белыми под Казанью. Вот поэтому, чтобы ускорить подготовку кораблей к боям, военморы даже отчислили часть своего полуголодного пайка в пользу рабочих, готовящих флотилию к боям.

Остановилась канонерская лодка около высокого яра. На кромке яра выстроились тополя. Солнце еще не взошло, и зелень темная, тяжелая. А нежные нити облаков уже наполнились лучами солнца и розовели на чистом голубом небе.

Вода — без единой морщинки, будто твердая и полированная. Кажется, становись на нее и шагай, куда тебе надо! Но Василий видит, что весь верхний пласт воды неумолимо, все быстрее и быстрее скользит к огромной воронке, прикрывшейся желтоватой шапкой пены. Вот к воронке подошло бревно, бешено закружилось, встало торчком и исчезло.

— Силища! — восхищается Василий.

— Плохие, подлые дела — как эта суводь, засасывают, — тихо говорит Вишневский. — Совершит человек одну подлость, вторую, а потом и сам не заметит, как окажется на дне жизни. Среди отбросов, в грязи... Понимаешь меня, Вася?

А птицы поют в лесу, заливаются в кустах островка, который разделил Волгу на два рукава.

Макар Петрович высвистывает на боцманской дудке сигнал «Слушайте все!» Смолкают разговоры, по стойке «смирно» становятся моряки.

— Сегодня, товарищи, у нас решительный день, — говорит Маркин с мостика. — Сегодня мы проверяем нашу артиллерию. Орудия... товсь!

Лязгают замки орудий, заглотив снаряды.

— Все орудия на «товсь!» — докладывает начальник артиллерии.

Василию боязно: еще не слыхал он выстрела пушки, а солдаты, вернувшиеся домой с войны, бог весть что насказали. Дескать, как ахнет — сразу оглохнешь. Одно спасение — шире рот открывай. Вот и разевает рот Василий, таращит глаза.

А Маркин молчит. Он стоит на мостике, теребит бородку и думает: «Можно ли стрелять из этих пушек? Ведь сами их устанавливали и крепили. Ни один инженер не проверил расчета креплений. Саботируют!»

Однако опробовать пушки надо...

— У пушек остаться только комендорам, — говорит Маркин. — Всем прочим — укрыться на берегу.

Нехотя сходят на берег матросы.

К носовому орудию, у которого стоит комендор Ефим Гвоздь, подходит Маркин. Он, как всегда, в кожанке, на голове морская фуражка, у пояса наган.

— Ну, Ефим, что делать будем? — спрашивает Маркин.

— Стрелять, — беспечно отвечает тот.

Маркин морщится.

— Как стрелять, тебя спрашиваю? Вдруг слетит пушка с основания? Или разорвет ее?

— Ежели хотите мое мнение знать, то катитесь поживей на берег. И остальных комендоров уберите. Один опробую все пушки.

Притихли матросы, которые слышали весь разговор. Спешат к Маркину комендоры от других пушек. Один из них с обидой спрашивает:

— Почему Ефим будет стрелять из всех пушек? Или я не смогу?

— Остается Ефим.

Так решает Маркин.

Ворча, лезут комендоры на яр, ложатся на землю. А Маркин стоит около Ефима.

— Стреляй!

— Уходи на берег.

— Стреляй, черт рыжий!

— Хоть и рыжий, да не дурной! Затем тебя сюда товарищ Ленин послал, чтобы ты дурнем голову сложил?

Маркин густо чертыхается, грозит Ефиму кулаком, но идет к трапу.

Рывок. Грохот выстрела.

С радостным ревом бегут моряки на корабль, хлопают своими ручищами счастливого Ефима, так хлопают по спине и плечам, что другой человек давно бы рассыпался. А Ефим Гвоздь только улыбается.

Потом опробовали остальные пушки. Ни одна не подвела!

Вечером, когда вернулись в Нижний, к Ефиму подсел Всеволод Вишневский.

— И кто тебе, Ефим, выдумал эту дурацкую фамилию? — сокрушается Вишневский. — Такого геройского человека если и величать, то Шпилем

или Адмиралтейской иглой. Валяй, пиши заявление .на смену фамилии. Всем экипажем поддержим!

Их уже окружили дружки. Они радостно смеются. Но Ефим серьезен. Он не спеша делает еще одну затяжку, потом швыряет окурок в обрез, наполненный водой, и говорит:

— Нельзя мне, военмор Вишневский, менять фамилию. Она у меня, можно сказать, историческая... Еще при царе Горохе принадлежал наш род одному барину. Беда ученый был тот барин. И от этой самой учености не мог терпеть не только простого русского забористого словца, но даже и имени русского. Что ни девка — Венера, Диана или Афродита. А мужики — те почти все в Аполлонах и Зевсах ходили... Срамота одна, не деревня русская!