Въ одинъ прекрасный день, — то-есть день-то былъ не особенно хорошъ, я какъ сейчасъ помню, что я тогда до костей промокъ, ну, да это такъ принято у васъ тамъ въ литератур говорить, когда исторія доходитъ до самаго интереснаго мста, — итакъ, въ одинъ прекрасный день прихожу я съ бумагами къ Іакову Васильевичу и нахожу его чрезмрно, могу сказать, необычайно пасмурнымъ и раздраженнымъ. Удивило это меня, потому что въ это время и приказчикъ изъ деревни съ оброками не прізжалъ и, сколько я зналъ, особенныхъ непріятностей, въ род ревизій или реформъ какихъ по канцеляріи, не было. Любопытство меня взяло, разспросилъ я потомъ стороною, что случилось, и вотъ что узналъ. Отъ кого узналъ, это позвольте мн умолчать, да, впрочемъ, оно и не идетъ къ длу. Источникъ былъ врный. Наканун этого достопамятнаго дня до Іакова Васильевича дошелъ слухъ, что жена его чувствуетъ особенное расположеніе къ гувернеру, живущему въ ихъ дом. Этотъ слухъ, какъ и вс другіе слухи, обжалъ прежде весь городъ и уже только потомъ долетлъ до того, до кого касался. Іакова Васильевича сильно встревожило это извстіе.
— Не стыдно ли вамъ, сударыня… — выговаривалъ онъ мн. — И съ кмъ? съ гувернеромъ, съ мальчишкой!..
— Вы сами такъ ведете себя, что я могла бы считать себя свободною, — промолвила его супруга.
Она была, какъ и слдуетъ на ея мст, женщина хладнокровная, безъ предубжденій.
— Если вы промняли меня на какую-нибудь Жюли, то я имла право отплатить вамъ тмъ же, но я не отплатила. Эти слухи, какъ и вс слухи, клевета. Мало ли про кого что говорятъ! Я покровительствую Вундту, потому что онъ достойный человкъ, вотъ и все.
— Такъ вы утверждаете, что эти слухи — вздоръ?
— Да.
— Ну-съ, въ такомъ случа, я не желаю поддерживать ихъ дальнйшимъ присутствіемъ Вундта въ нашемъ дом и откажу ему отъ мста.
— То-есть, подольете въ огонь масла, дадите поводъ говорить, что вамъ открыли глаза и вызвали этимъ домашнюю драму, дадите поводъ предполагать разныя глупости, сдлаете меня мнимой жертвой ревниваго мужа. Свтъ будетъ вамъ очень благодаренъ…
— Пусть говоритъ, что угодно, а я наотрзъ говорю, что не будетъ его въ нашемъ дом.
— Очень жаль, тмъ боле, что я, заботясь о дтяхъ, узнала, какъ способенъ Вундтъ. Но это ршено, значитъ, и толковать не о чемъ. Только я попрошу васъ на будущее время самихъ слдить за дтьми, когда возьмемъ новаго гувернера, чтобы избавить меня отъ новыхъ сценъ и подозрній. Вы не считали нужнымъ заботиться о дтяхъ лично, вы думали, что ваша обязанность исполнена вполн тмъ, что вы платите за ихъ воспитаніе. Если бы я не слдила за ихъ ученьемъ, если бы Вундтъ не былъ добросовстнымъ человкомъ, они могли бы вырасти неучами. Можетъ-быть, вы и наложили на меня эту обязанность слдить за дтьми, чтобы подготовить эту сцену и оправдать въ моихъ глазахъ свое поведеніе…
— Это просто ни на что не похоже! Вы меня подлецомъ въ глаза называете!
— Я васъ никакъ не называю, я вамъ просто напоминаю ваши обязанности. И что у васъ за манера колотить руками… такъ и кажется, что вы драться хотите… Впрочемъ, отъ слушанья сплетенъ до драки одинъ шагъ… И откуда взялись у васъ эти плебейскія привычки?
— Послушайте, я васъ заставлю молчать. Я пришелъ къ вамъ не за наставленіями, вы сами нуждаетесь въ нихъ, а вы меня осмливаетесь въ грязь топтать! Я васъ въ монастырь упрячу!
— Вы пьяны? — холодно спросила супруга Іакова Васильевича, спокойно глядя на его раскраснвшееся лицо.
— Что?!
— Вы пьяны! Ступайте вонъ; если дло дойдетъ до скандала, то вспомните, что вы останетесь нищимъ…
— Я васъ попрошу, Наталья Андреевна…
— А я вамъ приказываю, Іаковъ Васильевичъ, идти вонъ и не являться ко мн до тхъ поръ, пока вы не отрезвитесь. Я вамъ еще разъ повторяю, что вы пьяны…