Варяги и Русь

Презренен, кто для сладкой лени
Забыл звон копий и мечей!
Валгаллы светлой, дивной сени
Не жаждет взор его очей.
Пусть он умрёт — чертог Одина
Пред ними хоть будет налицо,
Не выйдут боги встретить сына
С весёлой песней на крыльцо...
А на земле — клеймо презренья
На память жалкого падёт,
И полный всяк пренебреженья
Его лишь трусом назовёт!
О боги светлые! К чему же
Ему не прялку дали — меч?
Что толку в трусе подлом — муже,
Забывшем шум и славу сеч!..

   — О, замолчи, молю тебя, замолчи, Зигфрид!— прервал скальда, вскакивая, Аскольд. — Ты разрываешь душу мою...

   — Почему я должен молчать, славный прежде витязь? — гордо спросил Аскольда Зигфрид. — И с каких это пор норманны прерывают песнь своего скальда, заставляют его умолкнуть, когда светлый Бальдер, певец Ассов, вдохновил его?

   — Я знаю, что ты хочешь сказать... Ведь мне всё понятно! — проговорил растерявшийся Аскольд. — Все, все вы здесь против меня... Вам не нравится спокойная жизнь, вы стремитесь к кровопролитию и грабежу.

   — Подожди, конунг! — перебил его Руар. — Как решаешься ты пред лицом своих дружинников говорить о грабеже? Не к наживе стремимся мы, а к светлой Валгалле, к тому, чтобы в потомстве не были покрыты позором наши имена. Об этом и пел Зигфрид. Вспомни, кто ты! Да разве мы для этого подняли вас обоих на щит, разве для того мы избрали вас своими вождями, чтобы мечи наши ржавели, секиры притуплялись, а щиты покрывала плесень? Нет, нам таких конунгов не нужно... В самом деле они рождены для прялки, а не для меча...

   — Но что же вы хотите от нас? — воскликнул Дир, видя, что его друг не в состоянии от гнева и стыда выговорить даже слова.

   — Чего мы хотим?

   — Да, чего?

   — Чтобы вы вели нас!..

   — Куда?

   — На Византию!

   — На Византию, на Византию! Все пойдём! — загремели по гриднице голоса. — Вы должны повести нас, а иначе мы прогоним вас...

   — Слышишь? — шепнул Ульпиан Валлосу.

   — Да, но мы не допустим этого! — отвечал, улыбаясь, тот.

   — Это будет трудно!

   — Но не неисполнимо... Поверь мне, как бы они ни храбрились, а без Аскольда и Дира ни в какой поход они не пойдут... Но послушаем, что скажет князь...

   — Знаем мы ваши желания, друзья, — несколько дрожащим от волнения голосом заговорил Аскольд, — и готовы исполнить вашу просьбу!

Крики восторга огласили гридницу.

   — Только дайте обдумать нам всё, — продолжал князь, — и, клянусь Перуном и Одином, и громящим Тором, мы исполним вашу просьбу?

После ухода Аскольда и Дира гридница начала быстро пустеть.

Первыми поспешили уйти византийские гости. Всё, что они здесь видели и слышали, было для них так неожиданно, так поразило их, что они боялись теперь за себя больше, чем за родину...

За ними удалилась часть норманнской дружины и киевлян.

В гриднице остались только Руар, Игелот, Стемид, Ингвар, скальд Зигфрид и Всеслав.

   — Честь тебе великая, вдохновенный скальд, что ты своей дивной песнью разбудил уснувшие сердца наших ярлов, — говорил Руар, пожимая руку Зигфриду.

   — Мною руководил светлый Бальдер — ему честь и хвала! — с улыбкой отвечал тот.

   — Но всё-таки твоими, а ничьими иными устами говорил он с Аскольдом!

   — Долг скальда было сделать то, что сделано мною. Но не будем говорить об этом!.. Итак, ваше желание исполнено, витязи!

   — И моё также! Спасибо тебе, норманнский баян! — вдруг сказал Всеслав.

   — И твоё, славянин? — с удивлением воскликнул Зигфрид.

   — Да, и моё!

   — Но это не похоже на кроткий нрав ваших людей.

   — Может быть! Но не забывайте, что я — славянин только по рождению... Лучшие годы провёл я в вашей стране, там я оставил всё славянское и вернулся на родину с вами настоящим варягом.

   — Это мы знаем, ты всегда был храбрецом.

   — Благодарю! Византию же я ненавижу! Ненавижу всеми силами своей души, будь проклята она! И если только боги будут ко мне милостивы, в крови её детей я утоплю свою ненависть... О, скорее бы поход...

   — Ты, Всеслав? Ты ненавидишь Византию? Ты хочешь мстить ей? За что? Что она тебе сделала? — раздался вдруг грустный голос.

Все обернулись. У двери стоял незаметно вошедший в гридницу князь Дир.

   — Скажи же, Всеслав, за что ты ненавидишь Византию? — повторил он.

   — За что? Ты хочешь знать, княже? — сверкая глазами, воскликнул тот. — Так вот за что! Византийцы у меня отняли сына.

   — Это мы знаем...

   — Так разве не обязан я найти его? Я для этого хочу пойти на Византию.

   — Но Византия велика.

   — Всё равно! Я найду его, хотя бы для этого мне пришлось пройти всю её от края до края. — О княже, умоляю тебя, уговори Аскольда повести нас... Клянусь Перуном, я соберу славян, и мы все пойдём за вами.

Дир молчал.

   — Что же ты молчишь, княже? — спросил Всеслав. — Или тебя не трогают горе и печаль твоих соратников!