Варианты Морозова. Стеклянная стена

Итак, засекреченный ученый, тридцать четыре года, разведенный, платит алименты семилетнему сыну... Валентина невольно придала своему вымышленному герою сходство с мужем Ирмы. Мать недоверчиво щурила обветренные морщины и молчала. Если бы она продолжала расспрашивать, Валентина обрисовала бы даже энергичную походку Алексея и его умную выдержку, с которой он руководит трудноуправляемой супругой. Однако что ответишь молчанию?

Я всю жизнь была матерью-одиночкой... Ты меня убиваешь. Я не ждала этого от тебя!

Нина Никаноровна перебралась к дочери. Вечером на кухне стрекотала швейная машинка. Бабушка строила из бесформенных кусков летнее платье для внучки. Оборки на рукавичках, поясок, юбка колоколом. Даша подпрыгивает, топает тонкими ножками, и это уже не Даша в новом наряде, а я. На тебе, мама, такое же, как и на мне, ситцевое, чуть блестящее новое прекрасное платье. Мы идем в кино, потом возле длинного ряда ведер с цветами выбираем букет, еще покупаем мороженое и возвращаемся пешком с нашего праздника. Пешком — потому что у нас кончились деньги. Ты размахнулась последними, вместо того чтобы тянуть до получки. Потом по ночам будет стрекотать машинка. Не для тебя и меня...

Нина Никаноровна первой подошла к зазвонившему телефону и стала спрашивать:

— А кто говорит? Зачем она вам? Я должна знать, я ее мама. Ну так зачем она вам?

Валентина тянулась к трубке, но мать погрозила ей взглядом, и она покорно застыла.

— Не хочет говорить, — сказала Нина Никаноровна, кладя трубку. — Наверное, сейчас опять позвонит.

— А кто это? — виновато спросила Валентина.

— Ирма! Что ей от тебя нужно?

— Не знаю.

— Ты не хочешь мне говорить. Она познакомила тебя с твоим... этим?

— Ты ее обидела. Не надо так допрашивать...

— Мне нельзя и слова вымолвить? Ты считаешь свою мать грубой, некультурной — ладно, считай. Только не переделывай меня. На шестом десятке перевоспитывать бессмысленно. — Нина Никаноровна отошла от телефона. Ее голова была высоко поднята, сузившиеся глаза смотрели в невидимую даль.

Пропуская ее, Валентина отступила к двери. Нина Никаноровна широкими шагами прошла на кухню. Скрипнул пол. Она смотрела в окно на темный поток перекрученных побегов дикого винограда, поднимавшихся вдоль стекла. Она сажала этот виноград, и сирень, и вишни, и они выросли.

Валентине была видна прямая широкая спина с ложбинкой посредине и опущенные руки.

Там, возле самой земли, виноград был подрублен соседом.

Валентина села в кресло Михаила и тоже стала глядеть перед собой. Даша лазала на четвереньках подле письменного стола среди голых розовых кукол, кукольных одежд, кубиков.

Валентина чувствовала страх. Его корни засели в недостижимых годах раннего детства, когда она оставалась одна сторожить комнату в общежитии. Тогда казалось, что мама никогда не вернется. Мама уходила и приходила, уходила и приходила. От нее пахло сырой штукатуркой, она работала плиточницей. Валя тоже ничего не боялась, ни одиночества, ни крикливой комендантши, ни мертвого младенца, увиденного ею однажды в мусорной яме. Но она боялась потерять маму. Это было предчувствие беды, ставшее привычным, «Не тот болен, кто лежит, а тот болен, кто над болью сидит», — говорила бабушка Устинья, заговаривая Дашу от страха перед мухами.

— Чего же своей Ирме не звонишь? — послышался глуховатый надрывный голосе Нины Никаноровны. — Тебе не мешают.

Валентина не отвечала, не умела отвечать такому голосу, словно впадала в оцепенение. Когда был Михаил, у мамы звучали настороженно-приветливые нотки, она как будто постоянно следила за собой, потому что поняла, что он даст сдачи. «Я буду руководить вами во всем, кроме постели», — предупредила мама накануне свадьбы. «Посмотрим», — ответил Михаил. И с той поры Валентина разрывалась надвое.

— Даша, не лезь в нос грязными руками! — прикрикнула Валентина.

— Хочу посморкаться! — заявила дочка и шумно засопела.

— Платок у тебя в кармане.

— Ты меня посморкай!

Валентина вытерла ей нос и погладила по закрученным в воронку волосикам вихра. Даша стала вскарабкиваться к ней на колени.

— Хочу полетать!

— Ты тяжелая.

— Капельку! — Даша попыхтела, карабкаясь, потом залезла на топчан и оттуда шагнула на колени матери. Ее догадливость развлекла Валентину. Она просунула руки под голову и под колени ребенка и прижалась щекой к теплому детскому лбу. — Даша-наша-каша-малаша! Даша-наша-каша-малаша!

— Даша малааша? — с серьезным удивлением протянула дочка.

Валентина снова стала приговаривать, тормошить, прижиматься к ней. Вот зеленоватый сегментик в левом райке устиновских темных продолговатых глаз — это от Валентины.

Когда-нибудь Даша тоже оторвется от нее. Но разве это возможно?

Ирма позвонила за минуту до начала телесказки для малышей. Она знала распорядок вечерней жизни. Наверное, уже включила ящик и усадила Женю. Даша тоже притихла, ожидая зрелища. На кухне Нина Никаноровна варила кашу из гречневой муки.

Телевизор, потом купание, каша, укладывание баюшки — тут молча командовала детская жизнь, отвлекая взрослых.