Варианты Морозова. Стеклянная стена

Плач утих, Ирма улыбнулась мужу. Он с укоряющим видом стал прислушиваться. Его ожидание передалось Валентине, но передалось как-то странно, словно она сделалась ребенком и чутко ожидала, что вот-вот в темноте ночи появится материнская защита.

Она представила Дашу уже не малышкой, а взрослой девушкой с длинными темно-русыми волосами. Но глаз не смогла представить, даже зеленоватого уголка в карей устиновской радужке.

«Мамочка, а где отец? Ты его не любила?»

«Любила».

«А он тебя?»

«И он любил. Но любовь прошла, а жить с нелюбимым мучительно».

Даша ушла, оставив Валентину одинокой, постаревшей, никому не нужной. Неужели она была обречена повторить Нину Никаноровну?

Громко и хрипло заплакала Женя.

— Стыдно, Ирма! — сердито сказал Алексей.

Ирма отмахнулась и виновато посмотрела на подругу. Алексей встал, она тотчас повернулась к нему.

— Сиди! Я сама.

Валентина осталась одна против своего будущего, которое минуту назад торопливо забежало вперед, но ничего не смогло объяснить ей. Она вспомнила своего первого мужчину. Он как будто проглянул сквозь память боли, надежды и отчаяния, возродил худую, похожую на подростка девушку, мечтавшую о свободе и защитнике. И он тоже — почти мальчик, высокий, веселый, вспыльчивый.

«Женись на мне, — со слезами и улыбкой попросила Валя. — Теперь ты мой муж».

«Хочешь меня женить? — удивился он. — Это же скучно!»

Она засмеялась и, сжав его голову обеими руками, поцеловала в жесткие неподвижные губы.

«Пусти, — сказал он. — Я задохнусь».

«Ты не женишься на мне? Я плохая».

«Нет, ты хорошая, только еще глупенькая. Ты будешь со мной. Тебе было хорошо, да? Вот видишь, нам хорошо».

Она взяла его руку, легла на нее, сильно укусила и не разжимала зубов, пока он не ударил ее.

То, что прошло, сомкнулось с тем, чего еще не было, точно спрашивало Валентину: «Так чего же ты хочешь? Не жалко ли тебе себя?»

Следующий день с утра затянул ее в будничные заботы. В обеденный перерыв, окруженная праздными мужчинами, играющими с нею комплиментами на виду у издательских сотрудниц, она испытала стыд публичного внимания.

Орлов приблизился к ней, тихо сказал:

— Я вас понимаю. Наверное, вам очень неудобно перед другими женщинами, на которых не обращают внимания,

Валентина ухватилась за его понимание, бросив вызов жалким мечтаниям остальных мужчин, и почувствовала, что теперь расстояние между ней и Орловым сделалось еще меньше. Но ей стало легко. «Только быстрее, — говорила она себе. — Самое главное — быстрее!» — «Ты его не любишь, — глухо возразила она себе. — Что потом будет с тобой?» — «Нет, люблю! — ответила Валентина. — Люблю! Наконец-то я свободная».

Прислушиваясь к радостной пустоте внутри себя, она печатала на пишущей машинке. Орлова в комнате не было, но она знала, что сейчас он появится здесь, и чуть-чуть боялась себя.

Он вошел, положил на стол корректуру и, ничего не говоря, покачал головой.

— Черт с ней! — грубо и весело сказала Валентина. — Зато книга станет лучше.

— Какая вы, — сказал Орлов. — А я к вам с нормами авторской правки.

Она почувствовала, что ее глаза бесстрашно смеются, и, видя свои пальцы, теребящие листы корректуры, она подумала, что пальцы тоже смеются.

— Мы выпускаем историю женской моды, — сказала Валентина. — Для меня это не совсем обыкновенная книга... За мной нет даже нескольких поколений женщин, которые бы имели дело с модой. Они имели дело лишь с одеждой. Я как будто смотрю и их глазами... Понимаете, мода или обнажает женщину, или делает из нее загадку. Я дочь прораба, внучка крестьянки... и я, наверное, первая женщина в этой цепочке.

Валентина проследила путь солнечной полосы, пробивавшейся сквозь щель в тучах. По груди Орлова наискось проходила граница света и тени, в его глазах отражались блестящие колкие точки.

— И у моды есть история? — улыбнулся он.

— А как вы догадались, что мне неприятны их комплименты? — спросила Валентина, придавливая руками тетрадку корректуры.

— А чему учит эта история? Ведь история всегда чему-то учит? — Орлов неумело взял тон легкого флирта, стал посмеиваться и оперся на спинку ее стула.

— Не учит, — сказала Валентина и наклонилась вперед, словно испугалась, что он вдруг коснется ее.

— Может, и не учит, — согласился он. — Но взаболь бьет, верно?

«Ложь. Все ложь! — снова вымолвила про себя она. — Он тебе противен. Ты станешь омерзительна. Ты хочешь проучить мужа, но добьешься только того, что станешь грязной».

Валентина ощутила, что Орлов убрал руку. Он опять понял ее. «Не хочу ничего закреплять! Хочу, чтобы меня любили, чтобы я жила!»

— Я кое-что не принял из авторской правки, — с гладкой твердостью сказал Орлов. — Не обижайтесь, пожалуйста. Мне тоже хочется, чтобы книга у нас получилась.

— А знаешь, я думаю, все молодые семьи распадаются потому, что у них нет свободного времени, — говорил Михаил. — Для любви требуется досуг. — И она вспомнила, как он отдавал ей свои мысли, зная, что она лучше его проверит их сердцем.

— Спасибо, — кивнула Валентина Орлову. — Наверное, вы правы.