Варшава в 1794 году (сборник)

Флориан почувствовал всю большую жалость и не хотел уже отходить, хотя спрашивать не смел. Посмотрев на него, оглядевшись тревожно вокруг, пани Халка начала вытирать слёзы. Вспомнила теперь, что это флорианово лицо когда-то уже видела. Действительно, когда воевода был на разговоре с Шарым, она, подсев к дверям, присматривалась к прибывшему послу, не был ли отправлен крестоносцами.

Только теперь эта выразительная физиономия ей припомнилась. Она, однако, не была уверена.

Сама леливянка, хоть дальняя родственница тех Леливов, к мужу Домны чувствовала больше доверия, чем к другим.

Поэтому она нагнулась к нему и потихоньку его спросила:

– Вы никогда не бывали в Поморье, в Великопольше?

– Как это? – ответил удивлённый Флориан. – Недавно меня к воеводе посылали…

Бедная женщина долго на него глядела и схватила за руку.

– Догадайтесь, кто я! – сказала она. – Я несчастная жена его… Винча из Поморья!

Тут снова её задушили слёзы.

– Я прибыла в Краков с женой королевича Ханной, – говорила она, – просить короля, чтобы послал к моему мужу верных людей, дабы ему из сердца вырвали… эту адскую мысль. О, Боже мой! Он предал своего пана, он предал свою землю, он с крестоносцами, он с врагами!

Флориан, проникнутый сочувствием, стоял, не смея отозваться.

– Не отчаивайтесь, ваша милость, – сказал он, подумав. – Это ещё может измениться… А чем тут помочь? Чем?

– Я его знаю лучше всех, – говорила женщина, рыдая, – он не выдержит в плохом, сам собой гневаться не будет. Злые люди его натравили, добрым словом это предотвратить можно. Король, если бы хотел…

– Что же король? – спросил Флориан.

– Молчал, не отвечал мне конкретно…

– Утешьтесь, – забормотал Шарый, – может, чем-нибудь ещё отвратить это несчастье будет можно.

Сказав это и делая вывод, что более долгий разговор только больше бы её расстроил, Флориан, сказав что-то потихоньку, ушёл к своим людям, напоминая, чтобы в случае нужды обратилась к нему.

Он ещё не отдалился от кареты на несколько шагов, когда к дому приходского священника как бы что-то разбитое на большие кучки двигалось с поля.

Началась какая-то беспокойная суета, люди начали бегать, собираться в кучки – тесниться, трубить, кричать, по лагерю скакали всадники.

Какой-то переполох взволновал всех. Те, что лежали, вставали и шли узнавать о случившемся. В воздухе летали проклятия и угрозы.

Поскольку было ещё не очень темно, а на холме при доме священника зажгли несколько смолистых бочек для короля, Флориан заметил, что несколько всадников, коней которых держала челядь, недавно прибыло к лагерю.

Поэтому он сел на коня, приказав челяди не двигаться, и полетел прямо к дому священника, чтобы у источника достать информацию и узнать правду.

Хотя по дороге до него доходили разные крики и имена, он не остановился, пока не приехал к дому священника.

Счастьем, у порога он наткнулся на Хебду.

– Бог мой! Пане воевода, – воскликнул он, – что стряслось? Какое-нибудь новое несчастье?

– Нет, не новое, – крикнул с великим гневом Хебда. – Мы давно его ожидали, а теперь только свершилось, во что ни один честный человек верить не хотел. Воевода с Наленчами пошёл к крестоносцам, и они с ним уже напали и жгут, режут, уничтожают… Я слышал, что у Иновроцлава с немалым трудом их отбили, но Слупку взяли и спалили… И не отпустили живой души. Наш королевич с Некандой в Пыздрах был, договорились на то, чтобы его похитить, к счастью, вовремя предупреждённый, он ушёл живым и направляется к нам. Из Пыздр также куча пепла!!

Когда это говорили, потрёпанный землевладелец, в одежде, порванной на нагой груди, с загорелым лицом, огненный, наполовину безумный, бессознательный, вышел из избы от короля.

Попросили его оттуда, чтобы Локотка больше не расстраивал и сердца ему не портил, но уст ему закрыть никто не мог, говорил, а скорее, рычал от боли, дёргая на себе одежду, на голове волосы, наполовину обнажённые руки поднимая вверх и заламывая над головой. Он стоял на пороге, стоня и жалуясь…

– Где они прошли, там после них только пепелища и трупы. Не щадили никого, детей, стариков, ксендзов в костёлах, костёлов. Людей, что к ним убегали, раздев донага у алтарей, резали, упрекая. В Слупке ксендз распятием, удерживаемым в руке, защитился… Ад на земле? Где Бог? Кресты на плащах – а это сущие дьяволы. Милость Божья, что королевича не схватили, не простили бы и ему… Наш воевода был с ними! Боже милосердный…

Он упал на пороге, закрыл лицо руками и постоянно повторял:

– Где Бог? Где Бог?

К нему подошёл молодой викарий и начал обличать его в богохульстве, но старец грозно на него поглядел.

– Хорошо тебе говорить! Потому что ты на это не глядел, потому что у тебя, как у меня, жену и детей не убили, потому что над трупами кровавыми слезами не плакал. А хоругвь их с крестом! Где же Бог?

Бедный сходил с ума. Слыша шум в сенях, вышел сам король, бледный, с лицом, как мрамор. Видно было, что внутри дрожал, но казался холодным, глаза только блестели.

– Тихо! – воскликнул он. – Тихо! Прольётся кровь за кровь. Бог терпелив, но мстителен…