Варшава в 1794 году (сборник)

Вооружённые люди у колодца повернули глаза к тракту и голова мелькнула в окне… Остановилась, долго не прячась в глубину. Приложил руку к уху, прислушиваясь, ждал…

Была слышна рысь приближающихся, которых за деревьями и зданиями видно ещё не было.

Приближались. Различали уже во дворе не топот копыт гонимого стада, что, всполошась, разбегалось, но размеренные шаги кучки людей, кони которых привыкли идти вместе. Стучало как бы железо… Походка была тяжёлая.

Голова в окне живо задвигалась, вытянулась ещё больше… Из-за заборов показались железные заострённые шлемы… и несколько копий… Смотрящий исчез, отдалив позицию. Около двадцати всадников направлялись к открытым воротам.

Впереди на тяжёлом и взмокшем коне ехал сильно сложенный муж, черноволосый, в красивых доспехах. Наполовину он был покрыт железом, хотя был в пути, по обычаю тех, что его не привыкли снимать, чтобы не отучать плеч от рыцарского бремени. За ним тут же оруженосцы везли щит и меч, а далее, облачённые доспехами, усатые, заросшие, хлоп в хлопа, люди отборные и рослые, различно вооружённые, ехали на украшенных конях, как кому пришлось, в ремнях и латуни.

На щите, который вёз оруженосец, и на шлеме у того, что ехал впереди, виден был знак вызова, привязанный белый платок со спущенными концами.

По этому знаку люди во дворе, должно быть, догадались, так как начали живо шептаться между собой, расступаясь и делая дорогу свободной для приезжих.

Едущий впереди, увидев кортеж у колодца, немного живей подъехал к усадьбе и, осадив коня, спешился, не заботясь о нём, потому что оруженосец уже стоял у поводьев.

Сам поспешным шагом вбежал в усадьбу, едва посмотрев на стражу в сенях, которая, заметив его, встала, и отворил дверь комнаты, где у порога его ждал ранее прибывший.

Тот, седую голову которого мы только видели в окне, стоял теперь целиком, ожидая гостя, ещё не сняв дорожные доспехи; при мече, снял только шлем с головы, который, брошенный на столе среди комнаты, светился блеском, какой окно на него бросало.

Они посмотрели друг другу в глаза и прибывший вытянул руку к седому.

Не сказали ни слова, мерили друг друга только глазами…

– Бог вознаградит, – глухим, сдавленным голосом отозвался наконец седой муж, – Бог вознаградит, что вы прибыли… Суровый нужен был разговор…

Они отошли на несколько шагов в переднюю часть большой и пустой комнатки. Она была чистая, но, видно, давно нежилая, поскольку в ней, за исключением необходимых лавок и стола, словно вросшего в пол, не было ничего. На столе светился шлем и стоял с кубками жбан. На скамье лежал небрежно смятый плащ.

– Я бежал как мог и что хватило сил к поморянам, – начал теперь снимать шлем и вытирать от пота лицо прибывший. – Ваш посол нагнал на меня страха, потому что приказал мне спешить к вам. Я боялся застать здесь что-то плохое…

– И ничего хорошего ты тут не застал, – отпарировал дрожащим голосом седой.

– И что же? Война? Крестоносцы снова на шее… Не новость это, – произнёс гость. – Ежели их не имеем, всегда их ожидаем… Перемирие, по всей видимости, нарушено, значит, уничтожают, наверно, или в Мазовше, или где на границе…

– Крестоносцы! Крестоносцы! – с горькой усмешкой всё живей сказал седой. – Это повседневный хлеб, не было бы причины вызывать вас на них.

Он потёр лоб и прервался, а через мгновение, сильно ударяя в грудь, крикнул:

– Не о том идёт речь сегодня, но обо мне и о всех нас, и об этой всей земле Великопольской, которая пропадёт.

– Как это! – ответил удивлённый гость.

– Да, как говорю, – вдохновляясь, продолжал далее седой. – Подошёл тот час, что её защищать нужно.

– От кого?? – спросил удивлённый гость.

Седой, которого несколько брошенных слов уже привели в какое-то возбуждение, дрожал, не желая или не смея сказать, что думал.

– Погостите-ка, – сказал он, притормаживая, – поговорим об этом, ибо поговорить есть о чём. Ради Бога! Отдохните с дороги, садитесь… я также едва с коня сошёл, но во мне всё кипит… ещё даже вздохнуть не могу.

– Запугиваете меня! – сказал, спокойно отпоясывая меч, гость. – Не могу угадать, о чём речь и что вас так обеспокоило…

– Пожалуй, ты был бы каменным, – прикрикнул седой, – чтобы, как я, не закипеть, когда тебе рассказывать начну. Но мы являемся гостями, милый сынок, сперва нужно после дороги тело подкрепить.

Он хлопнул в ладоши. Вошёл один из сидящих у двери.

– Есть и пить пусть дадут, что имеют, – воскликнул он, – и не мешкают!! Гнать хозяина, чтобы нас не морил голодом… В жбане вода только.

Вооружённый вышел.

Гость между тем медленно снял доспехи и вытянул руки, а ноги выпрямил. Он поправил руками тёмные свои волосы и забросил их назад.

Лицо его теперь вышло во всём блеске.

Если бы не разница в возрасте и не то, что он после себя оставляет, если бы не записанные следы жизни, лицо седого было очень похоже на это более молодое. Черты имели те же самые, но выражение разное. Тёмноволосый имел что-то рыцарское, высокомерное и пренебрежительное в себе, объявляющее, что жизнь он принимал запросто, явно шёл к цели, а говорил как думал… и если бы согрешил, признал бы свой грех.