Ваша честь [litres]

Несмотря на то что она давно уже мыкалась по свету и умела за себя постоять, Галана чувствовала себя уставшей и несколько напуганной. Уже третий день она ходила по Барселоне. Она остановилась на постоялом дворе, расположенном в квартале Раваль, за бульваром Рамбла, и наметила, что нанесет решающий удар не позднее чем через неделю. Сначала весь этот замысел казался ей совершенно гениальным, а план действий – безупречным. Но по мере его исполнения страх начинал ее одолевать. А сейчас, когда развязка была близка, что-то подсказывало, что эта задумка может выйти ей боком. Вся эта история началась для Галаны несколько месяцев назад, когда она задалась вопросом, из каких закромов берутся деньги у Сизета и его жены, поскольку было предельно ясно, что работать они совершенно не работали. И, судя по их сермяжному виду, состоятельными рантье они, без сомнения, тоже быть не могли. У Галаны, устроившейся в дом Перика в Муре работать прислугой, было вполне достаточно времени, чтобы думать и гадать, откуда у ее хозяев столько мебели из благородного дерева и безделушек, которые Ремей так любила, хотя в доме у такой деревенщины им было совсем не место. Об этом Галана судила да рядила с двумя или тремя деревенскими кумушками. Но тайна осталась тайной. Она даже переговорила с Туйетес, экономкой сеньора настоятеля, находившейся в самом выгодном положении для того, чтобы иметь доступ к сведениям, сокрытым от посторонних ушей; но Туйетес не имела об этих вещах ни малейшего понятия, и Галане пришлось подавиться своими сомнениями и дальше прислуживать в доме Перика. Пока не случилось с ними, беднягами, несчастья и не послал ее Сизет за патером Жуаном. А тот провел весь вечер в беседе с ее хозяином, кашель которого становился все более глубоким и страшным. И в день, когда патер Эт-самое явился к ним с нотариусом из города Фейшес, ей с трудом удалось подслушать исповедь Сизета. До отпущения грехов дело не дошло, но она все поняла: ей стало предельно ясно, что тайна открылась, тайна, конечно, опасная, но с золотым дном. Для своего времени Галана могла считаться женщиной образованной. Работая подмастерьем у швеи, она научилась читать и писать, научилась считать до тысячи, а еще сложению и вычитанию. И Закону Божию, по наставлению Католической церкви. А еще вышивать, штопать и вязать крючком. Девушка она была способная, и все это прекрасно уложилось у нее в голове. Но самое главное, в ее карьере было нечто более значительное, чем у любого другого жителя поселка, за исключением сеньора настоятеля, поскольку она в течение пяти лет проработала служанкой в доме адвоката Мира, в городе Фейшес, откуда ее отослали обратно в поселок, когда наследнику крючкотвора слишком уж по душе пришлись пышные формы сметливой беднячки. Но этого Галане вполне хватило для того, чтобы смекнуть, что у богатея, сколько бы он ни тряс деньгами в качестве аргумента, всегда есть слабое место, благодаря которому он может оказаться во власти более смышленого человека. Поэтому ей не стоило особого труда догадаться, что за признанием Сизета скрывалась золотая жила, при условии, что ей удастся найти виновного раньше, чем до него доберется правосудие. И она ничуть не оробела. Она приступила к действию с азартом, которому сама потом изумлялась при мысли об этом. В тот же самый вечер, под предлогом, что, дескать, трутовика бы ей, а то огонь не развести, она явилась в домик настоятеля. Туйетес, погруженная в свои заботы, впустить ее впустила, но выдуманной отговорке не поверила. Галане хотелось подняться в комнату нотариуса, пользуясь тем, что он ужинает с настоятелем, но Туйетес разволновалась. Да ведь у Галаны и в мыслях не было ничего воровать. Что Туйетес себе вообразила? Ей просто хотелось поглядеть… Больше ничего говорить ей не пришлось, потому что Туйетес уже не нужны были никакие отговорки: глаза экономки засверкали при виде трех золотых монет, появившихся у Галаны – склонной к рискованным инвестициям – на ладони.

– Но ты должна мне обещать, что ничего не украдешь у сеньора нотариуса.

– Клянусь тебе, Туйетес.

– Не клянись. Это грех.

– Обещаю.

Монеты перешли из рук в руки, и с помощью Туйетес Галана спряталась в кладовой, ожидая наиболее безопасного момента. Там, в темноте, на нее нахлынули опасения, не безрассудный ли поступок она совершает, но отступать ей не хотелось, хотя настойчивый внутренний голосок и убеждал ее, что никогда не поздно пойти на попятную. Через полчаса, которые протекли необыкновенно вяло, Туйетес пришла за ней с керосиновой лампой в руке. В это время патер и нотариус были полностью сосредоточены на великолепном сиве из кабана, не обращая ни малейшего внимания ни на что, кроме содержимого их тарелок. Женщины вместе поднялись по лестнице в комнату для гостей.

– Уйди.

– Ну уж нет. Я хочу посмотреть, что ты тут будешь делать.

– Даже и не думай. Должен же кто-то за ними приглядывать. Представляешь, что случится, если сейчас они сюда зайдут.