Ваша честь [litres]

Гнездо любви, цветник изящества, уголок нежности… Была среда. Его честь прибыл на улицу Капучес, томясь желанием. Он грезил об этом мгновении весь день; в предвечерний час, следующий за послеобеденным отдыхом, донья Марианна все не могла оторваться от своих домашних забот. До тех пор, пока она не вышла из дому и не направилась в церковь Санта-Мария дель Пи читать молитву Святого Розария, дон Рафель не мог вырваться туда, где его ожидали свобода и радость, «ах, обожаемые мои среды и пятницы». Он не стал заходить в кондитерскую «Палау», чтобы купить пирожок, как он часто делал, потому что сгорал от нетерпения «наконец явиться к моей Эльвирушке и всю ее расцеловать».

Но все вышло по-другому. Когда он почуял запах крепкого табака, каким набивают трубки, как только открыл дверь в любовное гнездышко, цветник изящества, кров жаждущего любовника, он был порядком удивлен и спросил: «Эльвирушка моя возлюбленная, кто здесь был?» А она прикидывалась дурочкой: «Что ты, о ком ты, мой миленький?» А он: «Не валяй дурака, я ведь не лыком шит: кто здесь был?» А она, понимая, что притворяться бесполезно, принялась судорожно хохотать и говорить: «Ах да, конечно, ты о том, что тут табаком пахнет? Это мой дядюшка Вентура, я же тебе о нем рассказывала, правда?» А он, с каменным лицом: «Нет». – «Любовь моя, припомни, – и, ласкаясь, она расстегивала ему пуговицы сбоку на подштанниках, – я много раз тебе говорила, что дядюшка Вентура из поселка Орта, когда ездит на рынок в Барселону, заезжает со мной повидаться». А он, не препятствуя нежностям, хоть был и сердит, ведь кто откажется от того, что подали на блюдечке с золотой каемочкой: «Послушай, Эльвира, ведь мы же договорились, что этот дом для нас с тобой, только для нас с тобой». А она, приступая к ящику с инструментами его чести и умело принимаясь за дело: «Не будь дурашкой, Фелечка, что за ребячество. Ну как я дядюшке скажу: не приходи». А его честь, думая про себя: «Давай, давай, не останавливайся, Эльвирушка, так, так, ты просто королева», – все еще делал вид, что обижен, – прекрасное средство, чтобы заглушить в себе угрызения совести, и говорил: «Эльвира, Эльвира, признайся. Кто-то к тебе приходил». А Эльвира, в гневе оставляя без внимания торчащий пенис его чести и поднимаясь на ноги: «Да что ты в голову забрал, а? Что я тебе маленькая и не знаю, как мне поступать? Я пригласила дядюшку Вентуру в гости и ни у кого разрешения просить не обязана». А он, уступая в своих требованиях, беря любовницу за руку и возвращая ее куда следует: «Ну хорошо, хорошо, Эльвирушка: не сердись, девонька. Я просто так тебя люблю, что думаю…»

Доводить до конца мысль о том, что думал его честь, не понадобилось, поскольку Эльвира и дон Рафель приступили к более интересному занятию на том же месте, в крайне неудобном кресле, и она пустила в ход все свое искусство с тем, чтобы: а) заставить его выбросить из головы идею заняться этим в постели; б) дать время дядюшке Вентуре, чудесным образом превратившемуся в двух мускулистых молодых красавцев, один из которых был матросом с корабля «Мореплаватель», совершавшего рейсы на Кубу, а второй – стекольщиком из квартала Раваль, одеться, убрать белье, валявшееся в спальне, как следует заправить кровать и выпрыгнуть из окна, которое выходило в огород, где Эльвира выращивала овощи, перелезть через забор на задний двор торговца зерном, потом – в сад муниципального совета и, наконец, выйти на улицу Аржентерия, говоря: «Уф, едва не попались! И с чего он вдруг явился, ведь он по вторникам никогда не приходит?»

Нежно лаская в недрах кресла источник своих доходов, Эльвира раздумывала, как бы сообщить тем двум парням, чтобы они сегодня же вечером пришли еще раз, потому что она осталась неудовлетворенной, ненасытная, неутомимая пожирательница мужчин, сладострастная, похотливая, милая Эльвира, тайная жертва скрытой нимфомании, заставлявшей ее охотиться за каждым годным к употреблению членом и уже начинавшей подталкивать ее к неосторожным поступкам. И этим ее неосмотрительность не ограничилась. Когда он кончал, она спросила его честь: «Фелечка, а почему ты сегодня пришел, ведь сегодня вторник?» На что после быстрого и краткого, словно бы кроличьего, оргазма дон Рафель, все еще тяжело дыша, ответил: «Сегодня – среда, Эльвирушка», а она: «Да как же, сегодня – вторник», – и он раскрыл глаза и сказал: «Вот черт, так, значит, прав был прокурор: с каждым днем все рассеяннее становлюсь». Сделав это программное заявление, его честь зевнул и погрузился в сладкий сон post eiaculatio.