Послеобеденный отдых принес сплошные разочарования: ни донья Гайетана не соблаговолила зайти в спальню и раздеться в поле зрения сгорающего от нетерпения телескопа почтенного судьи, ни лицо Эльвиры (то плачущее, то улыбчивое, то глядящее на него перепуганными, полными ужаса глазами) не перестало преследовать дона Рафеля, в самом сердце которого поселился червь, начинавший его грызть. Дон Рафель устроился у себя за столом, без особого желания чем-либо заниматься, и приготовился провести еще один скучный вечер, «Эльвирушка, ведь ты была моей». Он поглядел на свой портрет и грустно усмехнулся. Портрет был хорош, прекрасно выполнен; Тремульес – талантливый художник; но властолюбивый и надменный дон Рафель с того холста, с насмешливой искрой в глазах… с каждым днем все более отдалялся от него нынешнего. У дона Рафеля была власть, связи, богатство; ему завидовали. Однако он был колоссом на глиняных ногах, потому что доступ к власти с первого же дня ознаменовался появлением вереницы врагов, которые скрывались за улыбками и поклонами в длинных коридорах здания суда. А он, с заносчивым презрением, с каким недавно разбогатевший человек смотрит на таких же бедняков, каким он был вчера, сам помог укрепить эту неприязнь. И как всегда, над ним висела угроза того, что губернатор решит от него избавиться: «Ведь он, скорее всего, весьма заинтересован в том, чтобы я не продержался на своем посту дольше, чем он». Впрочем, все это ничего не значило по сравнению с новой угрозой. Дон Рафель уже несколько дней задыхался от страха, думая: «Когда же, Господи, уже повесят этого Перрамона и я смогу снова попытаться жить спокойно?» И эта мысль не оставляла его уже давно и превращалась в маниакальную навязчивую идею, которая угрожала разрушить его сладкие мечты о недоступной донье Гайетане. В глубине души он думал и о том, «когда же Сетубал позволит мне жить спокойно. Какая же мука – жизнь, Господи Боже мой».
Дон Рафель вздохнул и взял в руки «Трактат об основах наблюдения за небесными телами» Далмасеса. Книга раскрылась на страницах, где говорилось о созвездии Орион. Уже несколько дней этот фолиант был постоянным его спутником, поскольку последние ночи под тихим небом он провел в саду, возле цветущей клумбы, исследуя тайны неба, как будто оно было его возлюбленной доньей Гайетаной, прогуливаясь по соседству от бедняжек Плеяд, вечных беглянок, и их защитника Тельца. Он много времени провел, созерцая звезду Альдебаран, словно пытаясь выведать у нее какую-то тайну. Его честь с большим интересом прочел рассуждения Далмасеса об открытиях Мессье[172]
, охотника за кометами, обнаружившего странный, неподвижный и не поддающийся объяснению объект возле дзеты Тельца[173]. Не зная толком, что с ним делать, астроном дал ему не особенно лирическое название М-1. Дону Рафелю, с его рудиментарным телескопом, казалось, что этот удивительный объект, эта неведомая туманность, имеет форму пятна или же, в зависимости от того, как на него смотришь, краба. Как же могло случиться, что на небе существует такое невероятное количество причудливых сочетаний, о которых сложено столько бесконечных рассказов, доступных лишь избранным? В этом дон Рафель не имел достаточно глубокой профессиональной подготовки, но долгие часы, проведенные на садовой клумбе за наблюдениями, обострили его воображение, и он был уже способен видеть звездные скопления без посторонней помощи. И этим дело не ограничивалось: ему удавалось обогатить их своими собственными историями. Он все еще искал, в созвездии Близнецы или Змееносец, пытливо всматривающиеся в него темные глаза, пристальный взгляд Эльвиры, которого он так никогда до конца и не понял.