Василеостровский чемодан

Уж очень знакомыми показались Босикомшину эти старомодные куклы. Внимание заострилось на них, а затем перекинулось к ребёнку. И здесь же, рядышком с ногами маленькой девочки показался ещё недавно так ловко ускользнувший от него и профессора уже забытый, но горячо желаемый таинственный профессорский чемодан. Тот одной половинкой удерживался на суше, то есть на нижней ступеньке спуска, а другой половинкой – колыхался на воде. Возле него покачивались две половинки прямоугольной потемневшей льдины – такой же величины, что и чемодан, кокетливо сталкиваясь и расходясь между собой попеременно разными концами. Что они этим хотели сказать? Решили себя сравнить с ним? Или его с собой?

– Вернулся, – шёпотом произнёс пожизненный пешеход, – всё, действительно, возвращается.

И уже он обратился непосредственно к чемодану звонким голосом:

– Прямо здесь, дорогой мой, и есть твоя самая дальняя точка твоего долгого пути»! – Профессиональный горожанин без сомнения, искренне обрадовался, поскольку начал заговаривать с неживым предметом на философские темы.

Женщина и девочка поднялись наверх и быстро отошли поодаль, оглядываясь на этого странного человека, говорящего с вещами.

Через полминуты руки Босикомшина не без трепета несли гениальное изделие профессора-мага. Они преклонено держали развёрнутый чемодан, наподобие единственной в мире книги со священным текстом, раскрытой на месте самого сильного западания в душу откровения. И ровный взгляд, будто уже давно и без сожаления потерявший с таким трудом нажитую иронию, случившуюся по поводу Крузенштерна, светился теперь благоговением, ниспосланным ему как бы ниоткуда и совершенно даром. Фраза, брошенная той мамой или бабушкой – «нельзя подбирать чужие вещи» – его, конечно же, не касалась. Он уже не маленький. Так, удерживая раскрытый чемодан-книгу впереди себя на вытянутых руках, Босикомшин, с просветлённым взором немигающих глаз, поднялся по ступенькам на панель и торжественно двинулся в сторону того места, где есть уединённая каюта на заброшенном корабле. Ноги сами шли туда, потому что голова пока пребывала в затяжном беспамятстве о себе и потеряла умение управлять многочисленными частями сложного организованного остального тела. Ноги свободно переминались, по-видимому, отдав себя на произвол частной памяти, памяти ходьбы, закреплённой в нервных клетках автономно, без участия головы.

А тем же временем близилась очередная встреча наших героев. Столкновению ничего не мешало. Панель из плит красного гранита здесь довольно узкая, рассчитанная на человека полтора с чуть-чутью, и вероятность налететь на другого пешехода – стопроцентная. Тем более, ни тот, ни другой не смотрели вдоль панели перед собой. Один, как известно, был занят пришедшим к нему неведомым ранее душевным благоговением, другой – озабоченностью пока непонятым настроением души: то ли голода, то ли беспричинного плача.

ГЛАВА 9

Из-под ближайшей липы на гранитную панель выбежал круглый, словно мяч, пудель дымчатого окраса. Он молча бросился сначала к профессору, активно шевеля кончиком носа во все стороны, а затем, не раздумывая, кинулся навстречу Босикомшину, высунув кончик языка. Расстояние между нашими героями к этому моменту составляло не более трёх шагов. Тот и другой обратили внимание на собаку и таким образом вынуждены были увидеть друг друга не без печати усталости в глазах. В тот же час, делая широкие шаги по газону, к ним приблизился и отставной командир танка, между прочим, отгоняя концом поводка другую собаку исключительно другой породы или вовсе не имеющей таковой, «б/п» какой-нибудь, в общем-то, приблудного пса, пытающегося пристать к чистокровному пуделю.

– О! Егорыч. Э, и вы тут, – он чистосердечно обрадовался такой встрече, – вот и хорошо.

– Видите, – обратился он конкретно к Босикомшину, – там не дождались, так тут встретились.