Василеостровский чемодан

Уюта в кладбищенское пристанище не добавилось. Главное – холодно, а жечь красное дерево Босикомшин так и не решился. Ему даже не пришло в голову поинтересоваться – что внутри. Оглядев перемену интерьера, он вышел прочь.

Пешеход оставался пешеходом. Опять его понесло. И он вскоре снова очутился поблизости от дома профессора, но на соседней линии, куда примыкает проходной двор. Туда и свернул. А там вообще – царство пешеходов. Ведь чем ценен такой город, где в изобилии сосредоточены дома со скрытыми внутри путями, а особенно этот Остров? Тем, что позволительно гулять проходными дворами из любого конца в любой конец, лишь изредка попадая на миг в пространства улиц, прорезаемых потоками ничем не останавливаемых машин. В такие редкие мгновения привычно обругаешь ничего не подозревающих автомобилистов, отрезающих путь именно тебе, протиснешься между ними, и без сожаления забываешь о них, вновь и вновь погружаясь в пешеходное царство. И приговор о пожизненном пешеходном труде уже не кажется столь тягостным.

Здесь, ещё в начале проходного двора, его внимание привлекла школа с юридическим уклоном. Может быть, он в ней учился когда-то? Или даже, бывало, работал учителем? Допустим. По крайней мере, это место ему хорошо знакомо. И ощущал он себя здесь вроде бы нечужим, – посреди торчащих отовсюду брандмауэров.

И он был узнан учеником старшего класса, выходящим из двери чёрного хода: одним из тех, кто отнял бумаги у малышей. Думаем, будто узнан. Потому что, увидев Босикомшина в образе учителя, школьник вдруг сообразил отдать немедленно те бумаги ему.

– Мальчишки нашли, хотели отнести в учительскую, так я у них взял, чтобы ознакомиться. Рисунки, чертежи с пояснениями. Не вы ли потеряли? Возьмите.

Босикомшин взял.

– А остальное вон, во дворе поразлетелось. Я сейчас вам соберу, – старший мальчик отбежал в сторонку, подобрал бумажные листы разного формата и подал их потом Босикомшину.

Тот взял. Но что делать дальше? С таким грузом и не развернуться. Учитель опустил пачки и рулончики на площадку наружной лестницы. Откуда-то взялась у него аккуратность, и с её помощью он все бумаги сложил в одну большую пачку. Затем, взгляд, прилежно примечающий нужные вещи, отыскал поблизости довольно длинный кусок медной проволочки, наверное, оставленный одним из вездесущих мальчишек-добытчиков. Им и повязалось всё в единый пакет.

Взвесив рукой новое приобретение и покачав им из стороны в сторону, Босикомшин попробовал поразмыслить. И после того ему пришло в голову оценить произошедшее краткое событие.

«На растопку, что ли пригодится»?

Довольно. Больше сегодня ходить без толку не будем. Пора куда-нибудь прийти окончательно. Кто это сказал? Босикомшин пожимал плечами, но такие движения можно растолковать по-разному, не обязательно причиной тому неуют. Он просто несильно поёжился от холода. Или испытал новое сомнение. Но нельзя и не подумать, будто он услышал чей-то голос, направленный в его адрес. Встревожился, и сразу не понял, чем же ответить на услышанное чьё-то утверждение. Прошло тягучее такое время, довольно продолжительное, а он и не пытался оценить неведомое обращение к себе. Он стоял, исподлобья уставившись в небесный свод.

Ноги у него тоже помялись на месте, пока ещё не решаясь на поступательное движение.

И что же, долго ли мы будем продолжать стояние? Всё-таки пойдём, а? Не оставаться же на месте просто так. До корабля уж дойдём, а там…

А там Босикомшин развязал стопку бумаг и сразу же ахнул. Та бумага, что была самой нижней, случайно стала самой верхней (стопка сделала кувырок в момент освобождения от проволочки). Но, конечно же, не цирковое действие с бумажным кульбитом повергло нашего первого героя в изумление. Оказывается, взгляд упал на графическое изображение того чемодана, который без малого целый день был в центре чуть ли ни больного внимания вечного изгнанника.

С благоговейным страхом он стал рассматривать другие бумаги, и по мере увеличения откладываемых в сторону страниц, росло благоговение, умножался страх. Перед ним ведь лежали бесценные рукописи профессора и мага. Вот они, те гениальные проекты, ведь о добыче оных так долго и мучительно терзали мысли его! А теперь не только думы занимались производством. Сходу теория сменялась натуральной практикой. Сколько ж бедные ноженьки поисходили из-за них! А теперь всё позади. Неужели всё позади? Но чего же впереди?

Не отвечая на заданный вопрос, Босикомшин разложил стопку на семь примерно равных частей, и разместил эти части в так удачно и слишком даже кстати выловленные шкатулки, уже почти обсохшие. Бумаги заняли для себя новые места, будто исстари в них и полёживали. Потом будем думать, что впереди. А сейчас царствует миг триумфа. Он – обладатель.