Василий Алексеев

— Еще раз! — озорно крикнул Алексеев и взмахнул рукой.

— Да! — отозвалось.

— Еще трижды!

— Да! Да! Да!

— Пункт первый повестки дня исчерпан. Теперь начнем работу. Завтра — районное собрание молодежи, где я сообщу о решениях путиловцев. Переходим ко второму вопросу…

О Первомайской демонстрации договорились еще быстрей. Потом выступили Иван Скоринко и Зиновьев — рассказали о собрании на заводе «Русский Рено», вылез на трибуну Зернов. Как всегда, говорил шумно, непонятно и длинно, пока его не сдернули с трибуны.

Алексеев, размякший и усталый, был счастлив. Шутил, смеялся, довольный сделанным и самим собой. Скоринко злился на него:

— Ради чего я с тобой две ночи горбатился? Чтобы ты эти притопы и прихлопы разыгрывал? Почему ничего не сказал о том, что наша организация — классовая? Что мы входим в «Интернационал молодежи»? И вообще…

— Ты не галди, — примиряющим тоном говорил Алексеев. — Нет еще никакой организации. Ее еще надо создать. Это — цель. А чтоб ее добиться, нужна верная тактика. Бессмысленно было при таком стечении народа говорить о вещах, о которых абсолютное большинство понятия не имеет. Не в тонкостях дело, в них можно было все дело запутать и погубить. Надо было говорить о том, что у всех болит, понимаешь — у всех: у большевиков и меньшевиков, у эсеров и анархистов даже, не говоря о всяческих сочувствующих и просто беспартийных. Вот об этом я и говорил. И все меня поддержали. И что выходит? Все поддержали большевиков. Это кое-что, Ваня. Ну а завтра уж пусть держатся! Завтра мы дадим им бой по всем статьям.

Скоринко задумался, Зиновьев солидно кивал головой, хотя Алексеев знал, что это еще не значит, что он с ним согласен. Он всегда качает своей большой, как у слона, головой, а сам свою думку имеет, но помалкивает. И этим всем нравится, вот удивительное дело. Этакий житейский соглашатель, «удобный человек»…

— Ну, и хитер же ты, Алексеев, — воскликнул неожиданно Скоринко. — Так ведь получается, что…

— Вот именно это и получается, — стукнул его по плечу Алексеев.

Друзья обнялись и так в обнимку пошли, а ноги сами собой несли их опять все туда же — в политклуб.

— Споем? — спросил Алексеев.

— Любимую? — ответил вопросом Скоринко.

Алексеев кивнул, завел высоко, распевно. Скоринко подхватил вторым голосом:

Нарвская застава, Путиловский завод,
Там работал мальчик — двадцать один год.
Работал он работал, да вдруг перестал:
Он за забастовочку в тюрьму попал.
Деревня Емельяновка, самый старый дом,
Там живет девчонка, думает о нем…

— Слышь, Василь, все говорят, песню-то эту ты сочинил, а? — прервал пение Скоринко.

— Песню-то поют? Вот и главное. Слова и музыка — народные, идет? — хитренько подмигнул Алексеев.

— А девчонка, которая «думает о нем», — это ведь Настя? — не отставал Скоринко.

— Отвяжись, — отрубил Алексеев.

Замкнулся.

Да, это была Настя Скворцова, синеглазый, тоненький тополек, его первая любовь. Любовь? Вряд ли это… Хотя, помнится, помнится до сих пор. Так помнится…

— Слушай, — хлопнул себя по лбу Скоринко. — Забыл о главном. — И вытащил из кармана три рубля. — Вот! Имеем шанс вкусно пошамать.

…Районное собрание на следующий день открылось в зале ремесленной школы Путиловского завода. Собралось почти двести пятьдесят человек. Сашка Зиновьев; как фигура ни у кого не вызывающая возражения, открыл собрание. Дальше начиналось очень важное: выборы председателя, который должен вести собрание. Выберут не того — в такую тмутаракань заведет, такого понаворотит… Выбрали Алексеева. Его же утвердили докладчиком, и вот тут он использовал свои тезисы, которые приготовил для выступления на заводском митинге, говорил почти два часа. Иногда галдели: то меньшевики, то анархисты. Приходилось прерываться, давать справки, объяснения и продолжать дальше.

— Повторяю, — сказал Алексеев в заключение. — Цель социалистического союза рабочей молодежи — готовить свободных сознательных граждан великой борьбы за освобождение всех угнетенных, которую ведет партия большевиков… Борьба за экономические и политические права молодежи. Наши лозунги: «Долой эксплуатацию детского труда!», «Шестичасовой рабочий день для подростков!», «Всеобщее бесплатное обучение!», «Мир — хижинам, война — дворцам!», «Да здравствует социалистическая революция!» Самый главный — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Аплодисменты, крики «Ура!», «Правильно, Алексеев!» смешались со свистом, топотом, криками «Долой!», «Не согласны!», «Мы не позволим ставить на свой лоб социалистическую печать!», «Мы смоем ваши названия кровью!», «Даешь свободные юношеские федерации!».

Алексеев стоял на трибуне и, улучив мгновение тишины, сказал ровно, словно и не было этого дикого ора: