Василий Алексеев

— Я понимаю крики «Долой!» и свист некоторых товарищей так: они недовольны нашими лозунгами и тем, что я говорю только от имени большевиков. Что поделаешь: меньшевики и эсеры, засевшие в районном Совете, отказались поддержать нас в желании создать юношескую организацию. «Малы, — говорят. — Шалить еще начнете…» Это нелишне знать тем, кто их поддерживает, и самим товарищам меньшевикам. А таких, я вижу, здесь немало…

— Мы все равно не пойдем за большевиками! — раздался выкрик из зала.

Алексеев усмехнулся:

— А вот с заявлениями подобного рода не спешите. Пожалеете; вам еще предстоит со мной согласиться. Посмотрите друг на друга, ну, прошу вас — внимательно посмотрите… Можно отличить по вашим лицам и внешнему виду, кто большевик, кто эсер и кто из беспартийных кому сочувствует? А? Невозможно…

— Можно! Вон Зернов весь в тельняшке и с кольтом… — крикнул тот же голос.

Кто-то добавил:

— И шея у него немытая!

Раздался дружный хохот.

— Разве что Зернов… Так на то он и анархист. А так — ни за что не отличишь. А что вас объединяет? Ваши голодные глаза, потому что все вы шамать хотите. Ваша оборванная одежонка и ботиночки, которые «каши» просят… А почему вы все такие одинаковые, ну?… Да потому что все вы — дети рабочих и сами рабочие. Кто не согласен?

Молчание было долгим. Алексеев воспользовался этим, продолжал:

— А чего вы хотите? Быть сытыми, быть одетыми и обутыми, чтоб вас не угнетали и не унижали. С этим вы согласны?.. А если так, то у нас есть главное основание объединиться, чтобы вместе с нашими отцами и матерями добиваться этих прав, отстаивать свои интересы в борьбе за светлое будущее — за социализм!..

Снова бурные аплодисменты, снова свист, топот. Грохнул выстрел, второй.

— Да успокойте вы этого анархиста… — попросил Алексеев. — И кольт у него отберите, а то он весь потолок испортит.

Завязалась возня, сопение, откуда-то из-под парт раздался зычный выкрик:

— Трепещите, тараканы! Молодежь на страже! Смерть сытым!

Наконец, утихомирились. Перерыв решили не объявлять.

— Ну что ж, тогда давайте выступать. Кому слово? Алексеев вдруг почувствовал, что в глазах темнеет и пол начал уплывать из-под ног. Он ухватился за стол, всей силой воли, что была в нем, сказал себе: «Стоять!» Кажется, из зала заметили неладное, первые ряды притихли.

— Ты что, Алексеев? — зашептал Зиновьев. — Устал? Давай я поведу собрание.

— Нет! — ответил Алексеев. Получилось громко. Он сбавил тон. — Сам. Самое трудное — впереди. Сейчас начнется…

— Прошу слова! — к трибуне шел светловолосый высокий парень.

Была в его походке решительность и уверенность.

— Я Васильчиков, с судоверфи. Меньшевик, чтобы сразу все прояснить. Тут Алексеев говорил о задачах нашего союза, складно говорил: «классовая борьба», «участие в социалистической революции» и тэпэ. Мы, меньшевики, не согласны с этим. Это смешно — нам, соплякам, говорить о классовой борьбе. Нам в классы надо ходить, в школу. Классовая борьба — дело старших, опытных. Мы должны быть исполнены жаждой знаний и готовиться к будущей жизни. Это первое. Второе — о лозунгах. Мы с ними не согласны. Лозунги большевиков разъединяют, а не объединяют нас, так как всех без различий в политических настроениях ставят под большевистские знамена. Не выйдет! Юноши должны хранить свою беспартийность, как… как девицы целомудрие. Да! Красные знамена несут кровь! Мы пойдем под голубыми… Синева — это цвет свободной морской стихии, это цвет общего над нами неба… Синий цвет — эмблема природы и беспартийности. Синева — это поэзия женских глаз…

— А как по части женских глаз у оратора? — раздалось из зала. — Ясно, кончай!

Васильчиков стоял невозмутимый. Продолжал спокойно:

— Я только начинаю. О названии союза… Оно не подходит. Что значит «социалистический»? Нас опять тянут в политику. Это не для молодежи, а…

— Ты все отвергаешь и ничего не предлагаешь, Васильчиков. Твои предложения? — вставил Алексеев.

Васильчиков захлебнулся на полуслове. Сказал с вызовом:

— Предложения? Пожалуйста… Даю несколько вариантов: первый — «Союз заводских мальчиков», второй — «Объединение молодых рабочих», третий — «Труд и Свет»… Могу еще. Но я категорически против названия «социалистический»… И вообще, я протестую против того, что мне не дают говорить — то эти орут, — он кивнул в зал, — то председатель прерывает, да еще на «ты» обращается. Я покидаю трибуну в знак протеста.

И ушел, такой же уверенный в себе.

А зал не унимался… «Скажи на милость, барин — его на «ты» назвали, обидели!», «Да здравствует детский социализм!» — неслось.

На трибуне уже стоял парень в красной косоворотке с огромной копной рыжих волос, сам рыжий, как подсолнух.

— Назовись людям, — попросил Алексеев.