В ту октябрьскую ночь, когда отживала свой срок революция буржуазная и начиналась социалистическая, Алексеева видели в городском и районном штабах Красной гвардии — отправлял отряды в Петропавловскую крепость за оружием, на штурм вокзалов, Центральной телефонной станции и телеграфа, на охрану Смольного; видели в районных боевых дружинах.
К девяти вечера Алексеев был у арки Главного штаба, где сосредоточились красногвардейцы Нарвского, Выборгского и Петроградского районов, солдаты Петроградского полка, броневики. Разыскал Самодеда.
— Ну, как дела?
Тот улыбался во всю бороду.
— Все: скоро «амба»…
Зимний был оплетен солдатскими и красногвардейскими цепями. Все ближе и ближе, перебежками, ползком занимались исходные углы и прикрытия для последнего броска — по Адмиралтейской и Дворцовой набережным, по Морской улице, Невскому проспекту, Красногвардейскому бульвару, по канавкам Эрмитажа, от головы Александровского сада, от углов Адмиралтейства и Невского. Кольцо сжималось, петля стягивалась… Ожидание великого мгновения, напряжение тысяч людей передались, кажется, даже камням мостовых и гранитным стенам.
Юнкера караулили каждое движение наступавших и на каждое отвечали выстрелом.
В Малахитовом зале Зимнего ссорились, заклинали друг друга посиневшими губами министры Временного правительства, судорожно хватаясь за обещания министра торговли и промышленности Пальчинского, который руководил обороной дворца: «Вот-вот прибудут войска с фронта. Они идут, они на подходе…» И они взбадривались на мгновение, и вдруг просыпалась надежда, но это было уже не правительство, то была историческая пыль…
А в маленькой комнатке Смольного, в котором должен был начинать свою работу Второй Всероссийский съезд Советов, метался Ленин, слал одну за другой записки Подвойскому и Антонову-Овсеенко, руководившим взятием Зимнего: «Надо открывать заседание съезда, а Зимний все еще не взят…» Ведь еще утром в подготовленном им обращении «К гражданам России» было сказано: «Временное правительство низложено». Зимний нужен был Ленину во что бы то ни стало!..
Волновались солдаты, красногвардейцы.
— Чего ждем? Сбегут министры!
— Спокойно, идут переговоры…
— Не нужно крови.
— Они лили, а мы — нет? Нечего разводить дипломатию.
Странное чувство испытывал Алексеев… События летели с бешеной скоростью, а ему казалось, что время остановилось. Нервы натянулись, как струна. Надо быть в НК ССРМ — там сейчас трезвонят телефоны, его ждут и ждут. Надо быть в Смольном, на съезде Советов. II надо просто нельзя не быть здесь, у Зимнего, в атакующих цепях.
В это время закричали:
— Алексеев, к Самодеду!
Самодед приобнял его, кивнул в сторону Зимнего.
— Видишь, замерли, даже огни потушили… Скоро пойдем. Возьми пятерку под команду и слушай задачу. Когда войдем во дворец, вы должны следить, чтобы не было грабежа. Там много всего ценного и прочего. Мало ли кто вотрется в строй. Это первое. А пока вот что… Надо тыл наш осмотреть. Есть скверные слухи. Вдруг кто ударит по нам, а? Вот каша будет!.. Давай, пройдись-ка, да повнимательней гляди. Особо — Летний сад, Инженерный замок, Михайловский манеж да Садовую… Да-вай!
Но в это время раздались выстрелы с верков Петропавловки и еще один правее.
— «Аврора» заговорила. Значит, штурм. Отставить обход. Алексеев.
Со стороны Зимнего застрекотали пулеметы, открылась частая стрельба из винтовок…
Алексеев вытащил «луковицу» — девять час «в сорок минут. Натянул поглубже кепку на лоб. Ну?.. Гробовая тишина. И вдруг — грохот, обвал: «Ур-р-а!»
Штурм начался.
Это было все как одно мгновение, в которое уложилось несколько схваченных памятью картин…
Вот черным потоком хлынули к Зимнему из-под арки, из подворотен, из всех укрытий солдаты, красногвардейцы, матросы. Рев голосов. Треск винтовочных и револьверных выстрелов. Плотный пулеметный стрекот…
И уже баррикада из дров, а за пей юнкера, совсем мальчишки, с лицами, перекошенными яростью, ненавистью и страхом… Миг — и победный рев уже по ту сторону баррикад.
Рушатся двери эрмитажного прохода, звенят стекла госпиталя на первом этаже дворца. Вверх, вверх по лестнице… Из-за угла юнкер с винтовкой… в него не целясь, с ходу, в упор — из револьвера…
Среди пулеметов — группа ударниц женского батальона, обвешанных гранатами, с глазами, полными ужаса. Кто-то плачет, закрыв лицо руками, кто-то падает на колени, прося пощады.
Пробиваться все трудней — в узких боковых коридорчиках юнкерские пули летят плотным роем. И все же шаг за шагом — в глубь дворца, вверх по этажам.
Сопротивление с каждой минутой слабело, но продолжалось.
Перед глазами — огромные часы в углу: 10 часов 15 минут… Прошло уже (всего?) полчаса.
Алексеев остановился перевести дыхание. Как быть? Не увлекся ли? Ведь он не просто красногвардеец, у него есть поручение. И кроме того, надо быть в Смольном, на съезде Советов…