Василий Гроссман. Литературная биография в историко-политическом контексте

Деталь запоминающаяся. И впрямь – «дело житейское». Однако не в данном случае. Мемуарист опять увлекся, создавая иллюзию достоверности. Если обыск планировался как «тщательный», вряд ли бы один из двух офицеров КГБ решил бы отвлечься. Тем самым еще и переложить на старшего по званию свои обязанности в операции. Ну а далее – самое интересное. Обыскивали, по словам Липкина, «час с чем-то».

Вот уж не верится, чтобы два офицера КГБ обыскивали более часа одну небольшую комнату. Да еще и не заглядывая в другие помещения. Странная картина.

Зато далее все понятно. Согласно Липкину, полковник, «когда кончился обыск, спросил, имеются ли где-нибудь другие экземпляры. Гроссман ответил: «У машинистки, она оставила один экземпляр у себя, чтобы получше вычитать. Другой – в “Новом мире”. Был еще в “Знамени”, но тот, наверное, у вас»».

Вот и прагматика версии. Липкин, упомянув о рукописи «в “Новом мире”», сразу же дал понять, что это обстоятельство Гроссман не ассоциировал с обыском. Напротив, был уверен: «экземпляр» поступил в КГБ из редакции журнала «Знамя».

Липкин отводил подозрения от Твардовского. Доказывал, что рукопись Гроссмана могла попасть «куда надо» только из редакции «Знамени». Акцентировал: «Потом стало известно, что пришли в “Новый мир”, приказали вскрыть сейф, изъяли рукопись…».

Тут важно, что все случилось «потом». Стало быть, сотрудники КГБ не знали о рукописи, переданной Твардовскому, пока Гроссман не сообщил.

Казалось бы, если б хотел мемуарист отвести подозрения от Твардовского, так незачем вообще упоминать о переданной рукописи. Но это – с одной стороны. А с другой, многие литераторы знали, что экземпляр романа был из новомирского сейфа изъят. Событие это уже давно обсуждалось в эмиграции. Первым, как упоминалось выше, сообщил в 1975 году Солженицын.

Умолчал бы Липкин о новомирском экземпляре – разрушилась бы иллюзия достоверности. Такое нелья было допусть. Зато мемуарист объявил: Гроссман считал виновным Кожевникова. Значит, Твардовский непричастен.

Сложен вопрос о мере причастности. К нему еще вернемся. А пока важнее другое: вовсе не Гроссман рассказывал Липкину историю ареста.

Офицеры КГБ, проводившие обыск, протоколировали свои действия. Гроссман протоколы эти прочел и подписал. Копии позже были переданы родственниками в ЦГАЛИ СССР[123].

Липкин не знал, что копии протоколов сохранились. А потому не мог соотнести с ними свою версию.

Документы свидетельствуют, что обыск проводили не «двое». И не полковник руководил. Пришли в квартиру Гроссмана подполковник и два майора. Группа, специально для этого сформированная. Или, в служебной терминологии, «наряд».

Кстати, ситуация для 1961 года необычная. В КГБ тогда было немного генералов. К примеру, Шелепин при назначении отказался от генеральских погон. Областными управлениями могущественной организации руководили, главным образом, полковники.

Соответственно, каждому из трех старших офицеров КГБ пристало бы не квартиры писательские обыскивать, а руководить куда более масштабными операциями. Наряд из подполковника и двух майоров – экстраординарный случай. Такое не могло не запомниться.

Если допустить, что Гроссман в тот же день рассказал Липкину приведенную выше историю обыска, то ситуация абсурдна. Ладно бы военный журналист, подполковник запаса разучился воинские звания различать, так он еще и до трех считал не умел, да и читать не мог – протоколы не глядя подписывал.

При сопоставлении с протоколами, версия Липкина не выдерживает критики. Его воспоминания – литература.

Судя же по документам, обыскивали вовсе не «тщательно». Обыска – в привычном значении термина – вообще не было. Реального, а не формального. Офицеры КГБ производили так называемую «выемку».

Писателю было предъявлено требование – отдать все материалы, относившиеся к роману «Жизнь и судьба». Они и находились в одной из комнат. Ее не «обыскивали», а просто изъяли канцелярские папки с бумагами. Гроссман также сообщил об экземплярах в редакции «Знамени» и «Нового мира». Указал еще, что у двоюродного брата хранилась рукопись.

Затем Гроссмана доставили по адресу двоюродного брата, автор забрал рукопись и передал «наряду». Аналогично и материалы, которые хранились в другой гроссмановской квартире – так называемом кабинете, что предоставил ССП.

О тех, кто перепечатывал рукописи, были заданы вопросы. Гроссман предоставил сведения. Не более того. Протоколами не фиксируется, что он сообщил об экземпляре, хранившемся у одной из машинисток. Значит, не было этого.

Почти ничего из рассказанного Липкиным не было. Он явно выдумывал. Коль так, правомерны два вопроса. Первый – о причине, в силу которой мемуарист не получил сведения от Гроссмана. Второй, соответственно, какими источниками пользовался. Кроме собственной фантазии, разумеется.