Василий Розанов как провокатор духовной смуты Серебряного века

Но в «s», очевидно, заключена какая-то тайна, и именно духовная, как обаяние, как прелесть: и я, конечно, не узнал ее, и она, очевидно, для меня непостижима. Если сюда отойти, на этот полюс, то в «s» и вообще нет греха. Но, кроме тайны психологической, тут есть и тайна пола, и даже, я думаю, что пол не разгадываем для не s-мита. Ибо в «неописуемых волнениях» («Федр») все же дело, скользя по формам тела, соскальзывает на «край обрезания», — и он волнует больше, чем остальное: точнее, «остальное» было лишь предварением. Медики тупы, я согласен, и даже скоты умом: но «протоколы» их все же существенны, и обойти их нельзя. «Протоколы» эти все же говорят, что после «любования» и проч, дело соскальзывает на пункт, о коем (не поразительно ли?) Бог сказал Аврааму: «Он пусть будет открыт (не закрыт кожею): Я так люблю, и ты мне так нравишься». Иудеи, которые, конечно, себя-то знают, не обрезывают младенцев с открытою головкою: а когда и после обрезания кожа опускается — они повторяют обрезание (спор с Аппионом Иосифа Флавия). Значит, все дело в visus membri {Вида члена (лат.)} для кого? Не для родителей же, и не для жены, которая может сама открыть, а для Бога! Это-то очевидно! Но вернусь к «s»: «s» ближайшим образом примыкает к Ветх. Завету, к «договору» Бога с Авраамом: ведь Бог захотел вступить с Авраамом в договор, а не то чтобы Авраам ему навязался. Авраам б<ыл> только Федр, глупенький юноша [С. 207].

Розанов в письмах высоко ставит свою дружбу с Флоренским[316], постоянно расточает похвалы личности о. Павла, ждет от него наставлений, якобы способных разрешить мучающие его душу сомнения. И в то же самое время, как истинный трикстер, не упускает случая, ведя с ним мировоззренческий диалог, ернически «кусануть» его, как священнослужителя — антихристианскими выпадами,

<29 марта 1909 г., СПб.>

Adonai (Ιερος Σαλμις),

Adonis (Ιερος Byblos)

{Адонис (Святой Саламин), Адонис (Святой Библ) (греч., лат.)} воскрес!

Ну, ну, ругайтесь: я в таком настроении (сейчас иду к заутрени, 11 ч.), что меня не расшевелите.

А чувствуете ли Вы, что в «Основах идеализма»[317] Вы, в сущности, бредете в тех же болотах, как «и разыскивающий пути, давно признанные ложными». Ха! ха! ха!

Нет, батюшка: мы — пустенькие, поверхность, фразы, тщеславие; или: глубина — и тогда прикоснитесь к «краю обрезания». Ведь «край обрезания» заключает в себе не одних ассирийских быков/херувимов, но и все «травинки» хохлацкие и русские; как и конический камень на берегу Волги.

Да, ну, Вы все должны понимать. Неужто с Вами спорить, как с Заозерским[318] [С. 207].

Бросается в глаза, что письма Розанова крипто-гею Флоренскому буквально нашпигованы фаллической риторикой. Например:

«Культ фалла», очевидно, не только не умер, но он цветет «в душах наших», в «душах всего мира», — и не умрет, пока хранится Вселенная, пока не погаснут звезды [С. 359].

Примечательно и другое: Флоренский — рафинированный интеллектуал-символист, постоянно устремленный своим духовными помыслами в мир горний[319], по-видимому, порой сильно раздражал приземленного мирянина Розанова[320] и он, не упускал случая шокировать грубо-натуралистическими картинками пошлой обыденности сторонящегося ее мыслителя. Например, в одном письме о. Павлу, который считал, что