Шукшину не удалось окончить техникум. «Если бы еще на сытый желудок – может, дело пошло бы веселей, – с горькой усмешкой вспоминал он потом. – А то сидишь – голова кружится… И решил я – как потом написал в автобиографии – совместить дальнейшее образование с работой». Он оставил учебу, некоторое время работал в колхозе, а потом поступил в распоряжение треста «Союзпроммеханизация» – в Московскую контору, которая после войны набирала рабочих по всей стране. Думалось – будет жить и работать в Москве – Москву очень хотелось увидеть. А направление получил на Турбинный завод в Калугу – там и работал слесарем-такелажником; потом та же контора перевела его во Владимир. Москва была и близко, и далеко – за один воскресный день туда и обратно не обернешься. Но – оборачивался, выезжал вечера, остаток ночи досыпал на вокзале – и чуть свет выходил в город. Шел к Пушкину, к Гоголю, к корешам, с которыми знакомился в прошлый приезд где придется.
«Нас улица шумом встречала, звенела бульваров листва… Вступая под своды вокзалов, шептали мы: здравствуй, Москва!..» – весь город пел тогда эту песню из нового кинофильма, который так и назывался «Здравствуй, Москва!». Шукшин смотрел этот фильм, похожий на сказку и думал: неужели сейчас кончится сеанс, распахнутся двери, и он выйдет в самую настоящую Москву, собственной персоной пройдется «по бульварам, проспектам, садам»? Если бы не Москва вокруг, фильм возможно и не произвел бы особенного впечатления – слишком уж причесанными, гладенькими были в нем ребята-ремесленники, все как на подбор таланты и артисты; правда была в фильме история старого мастера, как реликвию хранившего в память о друге красавец-аккордеон и его внучки, тайком отдавшей этот аккордеон «на прокат» пьянчужке-баянисту, чтобы подкормить больного деда – история, рассказанная с такими верными и живыми подробностями, что о ней впору было и пораздумать, возвращаясь ночью домой на перекладных.
Шукшин и не заметил, как кино стало занимать все больше места в его жизни: хотелось не просто смотреть фильмы, а говорить, думать о них. Однажды он даже попробовал изложить свои впечатления на бумаге, но оказалось это не так-то просто. Не то, что стихи – стихов у него была целая тетрадь, правда, все больше «с голоса» Есенина:
В это время он очень много читал – в электричках, в автобусах, на скамейках в сквериках. Урывал минуту уединиться с книгой в обеденный перерыв. В общаге читать не давали мужики. По выходным ходил в библиотеку. Охотно брал толстые и тонкие журналы – в них особенно привлекали современные рассказы молодых писателей. Отмечал и запоминал хорошие. Но больше было слабеньких, написанных по одним и тем же назидательным схемам: новатор – консерватор, передовик – лодырь, храбрец – трус. Удивляла скудость воображения, бедность наблюдений. Мало что ли вокруг было любопытнейших людей? Что ни человек – то характер и, стало быть, сюжет. Ведь для того, чтобы выстроить этот самый сюжет – не обязательно ждать какого-то исключительного стечения обстоятельств: иной раз обыкновенная покупка ботинок становится сюжетом – вся штука в том, кто покупатель. Мало помалу определялся его основной интерес в кино и литературе – характеры! Да и сам он почувствовал потребность наблюдать людей в разных обстоятельствах, находить в них нечто особенное. У него открылся талант «видеть и слышать людей» – и этот талант тоже надо было сберечь как детский дар образного видения. В эту пору Шукшин всерьез «засобирался» писать. Но ведь собираться можно всю жизнь… Слишком уж трудна и неприкаянна была жизнь рабочего «на договоре»: сегодня – Калуга, завтра – Владимир, а там станция Щербинка. Весной 1949 года, чтобы быть поближе к Москве, Шукшин перешел на работу в системе ремонтно-восстановительных работ МПС СССР – поступил разнорабочим головного ремонтно-восстановительного поезда № 5. Строил электростанцию в Щербинке, потом железнодорожный мост в Голицыно. Отсюда осенью того же года был призван во флот.