Васька путешественник

Залезаю в свою яму и усаживаюсь в ней поудобнее. Спереди, справа и слева от меня вода; она слабо отсвечивает в неверном предрассветном сумраке. Только сзади чернеет узкая полоска земли, ощетинившаяся дикобразником. С залива тянет ветерок и доносит ко мне разноголосый хор птичьих голосов. Шумно ведут свой разговор утки, в нём слышится попискивание чирков, хриплое хорханье чернетей, перекличка лысух, похожая на тихое звяканье, — как будто там передвигают чайную посуду. Из общего гула вдруг вырывается суматошный выкрик какой-то, чрезмерно голосистой утки-крякухи: «Крря, крря, крряк, как!» И тут же ей отвечает целая компания селезней, отвечает степенно, шепотком, как будто урезонивая крикунью: «Вжжи, вжжи, х-ш-ш-ш-и!» Недалеко от берега собрались фламинго. Они переговариваются голосами, очень похожими на гусиные: «Гаак, гуук, гак, га-гак».

Небо светлеет, а вода, наоборот, как будто потемнела. Однако на ней, прямо против меня, что-то начинает обозначаться, — белое, расплывчатое, похожее на скопление льдинок. Это стая фламинго пасётся на мелководье. Птицы, стоя по колени в воде, медленно поворачиваются — каждая вокруг себя — и, опустив вниз длинные змеистые шеи, копаются клювами в иловатом дне. Фламинго добывают из ила моллюсков и рачков — это их главная еда.

Утро наступает быстро. Теперь уже далеко видно, что делается на заливе. Он кажется усеянным роями тёмных движущихся точек. Это всё птицы — разные утки, лысухи, нырцы. Сколько здесь всякой живности, — трудно себе и представить!

Слышатся новые звуки — звонкое «Гер-гек, гер-гек, гер-гек!»; оно несётся сверху. По небу, построившись широкой дугой, движется стая птиц. Середина этой живой крикливой дуги проносится над моей головой. Шумит и позванивает воздух, потревоженный жёсткими крыльями. Птицы отчётливо видны, у них белое брюшко, чёрная грудь, шея оранжево-бурая, зоб опоясан узкой белой ленточкой. Это краснозобые казарки, самые мелкие, но, пожалуй, и самые красивые из наших диких гусей. Казарки пролетели на небольшой высоте; верным выстрелом можно было сбить одну, а то и двух. Но я даже не поднял ружья. Гуси кормятся при дневном свете, и в раннее утро у них у всех пустые желудки, такие мне сейчас не нужны.

Не успели скрыться над заливом казарки, как небо снова оглашается переливчатыми, пискливыми криками. Опять летят гуси, на этот раз — гуси-пискульки. Они тоже маленькие, немного больше утки-кряквы, но и по фигуре, и по цвету оперения мало отличаются от обыкновенных диких серых гусей, от которых произошли наши домашние гуси. Только у пискульки на лбу есть белая лысинка, почему их часто и называют малыми белолобыми казарками. Огромная беспорядочно построенная стая пискулек протянула в стороне от меня и наполнила всю окрестность своим звонким разноголосым гамом.

Гуси, стая за стаей, летят с островов, где провели ночь, на материк, — чтобы попастись на изумрудной зимней зелени пшеничных полей и прибрежных лугов.

Летают и утки. Стайка шилохвостей тянет вдоль берега и низко над водой огибает косу. Вот эти мне нужны, — утки ведь кормятся по ночам, и сейчас в их желудках полно пищи! Выждав подходящий момент, вскидываю ружьё и стреляю два раза. Удачно! Две птицы тяжело шлёпаются в воду, прямо против моей засидки. До них шагов двадцать — двадцать пять, но залезать в воду, чтобы подобрать убитых уток, не нужно. Ветер дует с залива и скоро подгонит их к самому берегу, — тогда и возьму. Я перезаряжаю ружье, но успел вложить только один патрон, как сзади послышался нарастающий свист крыльев. Табунок свиязей стремительно промчался прямо надо мной; я стреляю и… промахиваюсь. Что ж, ничего! Добывать дичь на охоте — это ведь не то, что покупать её в «гастрономе», — готовенькую.

Проходит час-полтора. Сквозь разорванные облака проглянуло солнце, и всё кругом сразу изменилось. Заголубел и заискрился залив, ярко зазеленели берега острова, белая россыпь ракушечника как-то особенно подчёркивает эту живую зелень в… декабре. У меня уже добыто семь уток — две шилохвости, мраморный чирок, три кряквы и один красноносый нырок; этого хватит на целый день работы в лаборатории. Не пора ли отправляться домой? Раздумывая, я неторопливо закуриваю папироску и вижу: к косе приближается стайка лебедей кликунов — девять штук. Великолепные белые птицы летят, озарённые утренним солнцем; их крылья сильными взмахами рубят воздух — слышится звук: «чам, чам, чам». Я пригибаю голову — лебеди, не заметив меня, пролетают совсем близко. Летите, летите, — никто вас не тронет, вы под охраной закона! Охота на лебедей здесь строго запрещена, так же запрещена она и на фламинго. Кстати, а где же они? Вон, как и прежде, кормятся на мелководье. Только, заслышав мои выстрелы по уткам, они отошли подальше от косы.