Васька путешественник

Ранним утром мы уселись в катер, заставленный разными вещами. Среди них был целый ящик с мышеловками, которые привёз из города доктор Алиев. Для нас сейчас эти нехитрые машинки дороже всего остального.

Дядя Ваня завёл мотор и степенно доложил:

— Машина готова!

Я отчалил катер и оттолкнул его нос от пристани. Встав у руля, я гаркнул так, что как будто командовал не шестисильной моторкой, а по крайней мере эскадренным миноносцем:

— Полный вперёд!

Под кормой забурлила вода и поднялась кипящим бугром. «Нырок» встрепенулся и ринулся с места, распахивая ленивую воду залива.

В катере шумно. Девочки смеются и умышленно раскачивают судно. Мать останавливает их, но и сама смеётся. Колесников прислушивается к стуку мотора и беспечно поплёвывает за борт. Весёлый и вежливый доктор Багир Измайлович с интересом наблюдает за бегущим мимо берегом. На самом носу катера сидит Васька. Сидит как изваяние. Его ничто не смущает — ни близость воды, ни стук машины, ни покачивание. Я смотрю поверх Васькиных ушей и направляю судно туда, где на конце острова белеет башня маяка, а за ним искрится и колышется позолоченный утренним солнцем простор открытого моря.

Как иногда бывает

Общественные полёвки днём не часто вылезают из своих норок. Они не любят солнечного припёка и в жаркие часы предпочитают отсиживаться под землёй. Зато в сумерках и по ночам на полёвочьих колониях слышен неумолчный шорох и попискивание бегающих грызунов.

Мы ловили полёвок главным образом при помощи мышеловок. Устроены они очень просто. На небольшой прямоугольной дощечке укреплена металлическая дужка, с пружиной. Эта дужка взводится, как курок у ружья, и удерживается в таком положении проволокой, которая одним концом постоянно прикреплена к дощечке, а другой её конец удерживается проволочным же крючочком. На этот крючок насаживается приманка — корочка хлеба, распаренное зерно кукурузы или пшеницы, кусочек морковки или свёклы. Зверёк, пробегающий мимо, замечает приманку и, забравшись на мышеловку, пытается стащить с крючка съедобный кусочек. От этого освобождается проволока-запор и дужка с силой прихлопывает грызуна к доске. Тут ему и конец!

Каждый из нас перед закатом солнца брал штук пятьдесят мышеловок, приманку и отправлялся к поселению полёвок. Там ловушки «настораживались» и расставлялись в разных местах — между норками грызунов. Когда это сделано, — можно было уходить на кордон и отдыхать до утра. Утром же нужно выходить на осмотр ловушек пораньше, ещё затемно,— пока попавшихся полёвок не растаскали чайки и другие птицы-мышееды. Кроме того, чем свежее будет убитый ловушкой грызун, тем лучше его исследовать.

Обычно на сто расставленных с вечера мышеловок попадалось за ночь сорок-пятьдесят полёвок. Остальные ловушки оказывались либо вовсе нетронутыми, либо со спущенными пружинами и съеденной приманкой, но пустыми. Я попробовал после расстановки мышеловок не уходить от них, а оставаться неподалёку, сидеть не двигаясь и… слушать. Захлопнувшаяся ловушка издаёт довольно сильный щелчок, который в неподвижном ночном воздухе можно услышать шагов за тридцать, а то и побольше. Сиди себе и замечай, в какой стороне щёлкнуло. Насчитав двадцать — двадцать пять щелчков, я отправлялся в обход ловушек с электрическим фонариком в руке. Всех попавшихся полёвок я вынимал, возобновлял приманку и снова настораживал пружины. Таким способом мне удавалось пятьюдесятью ловушками за ночь налавливать по семь-восемь десятков грызунов. Ещё я заметил, что полёвки лучше попадались не на растительную приманку, а на кусочки мяса, — особенно, если оно слегка поджарено.

Дядя Ваня Колесников придумал своё. Он набрал штук тридцать стеклянных банок из-под консервов и закопал их на колонии полёвок так, что вся банка сидела в земле и только горло её было открыто. Ночью многие полёвки, не разобрав, что на их пути отвесная ямка, сваливались в неё и не могли выбраться обратно по стеклянным стенкам.

Мне приходилось трудновато, — по ночам караулил свои мышеловки на грызуньей колонии, а днём помогал вскрывать пойманных полёвок. От резиновых перчаток у меня немели пальцы, а кожа на них размягчалась, как после долгого мытья в бане. Однако я наловчился действовать так, что на вскрытие и просмотр каждого грызуна у меня уходило всего семь-восемь минут! Впрочем, работы хватало всем. У доктора Алиева от постоянного сидения за микроскопом покраснел и начал слезиться правый глаз. Доктор стал смотреть в окуляр левым глазом, но от работы не отрывался и требовал от нас всё новых и новых грызунов к себе на стол. Наши девочки не раз вызывались помочь нам хоть чем-нибудь, но я не позволял им ходить на полёвочьи поселения, а Багир Измайлович строго-настрого запретил входить в комнату, где была устроена временная лаборатория.